Соломенный кордон

По прохожей части асфальта шел дюжий человек и из большого ведра посевал горстями желтый песок, он осанисто держал голову, не обращая внимания на прохожих.

— Истукан какой-то, — заметил Петр. — Эдак и в глаза швырнет.

— А ты посторонись, он же работает. — Сима с почтением обошла дюжего человека. Колышев, хмыкнув, последовал за ней.

В ресторане вместе с одеждой сдали в раздевалку небольшой, сверкающий никелированными углами и застежками чемодан, причесались перед пожелтевшим зеркалом.

— Усекла? — спросил Петр.

— Что я должна усечь?

— Какой у куртки мех.

— Усекла, красивый. Тебе, наверно, тепло в ней.

— Как в духовке.

Сима пожалела еще раз о забытой кофте и, накинув на плечи платок, прошла вслед за Колышевым в зал.

В зале, несмотря на дневное время, почти все столы были заняты. Петр водил глазами в поисках места.

— Садитесь сюда, солдат, я сейчас ухожу, — пригласил какой-то толстяк. Он тут же расплатился с официанткой и ушел.

После опрокинутой стопки Колышев заговорил:

— Просто не верится, что отслужил. Свободный человек, куда вздумал, туда и подался. Ешь, чего сидишь. Письмо твое получил после приказа о дембеле. Хорошо, что написала. — Серые глаза его блестели, он широко улыбался, обнажая торчащие вперед верхние зубы.

Сима тоже выпила, незаметно осмотрела зал. Никто не обращал на них внимания, каждый был поглощен своим делом. Приятно закружилась голова, и как-то стало легко и ясно.

— Хорошо, что дал телеграмму, ты даже не представляешь, как все это кстати. — Она с нежностью посмотрела на Колышева и положила свою узкую ладонь на обветренный, покрасневший от холода большой кулак Петра.

— Сима, руби канаты, но девка ты мировая! — восторженно заявил он. — Жаль, что когда я был в отпуске, не заскочил к тебе... — Глаза его погрустнели. — В такой дыре служил, почти весь год темь, а летом слякоть, вокруг болото, гнус, комарье, заживо сжирали... В отпуск ехал, от радости грудь разрывалась. Ты же знаешь, у меня любовь была?..

Сима плотней укутала плечи платком, поежилась.

Колышев принял ее движение за желание выслушать историю его любви.

— Любу Коваль помнишь?

Сима покачала головой, сняла руку с кулака Петра, накрутила на палец завитую ради этой встречи прядь своих волос.

— Черненькая такая, остроносенькая, из десятого «Б», — напоминал Колышев. — Я с ней перед самой армией встречался. Провожала она меня, обещала ждать... а через год замуж вышла, стерва!.. — он налил в свою рюмку и залпом выпил, так сморщился, что на глазах выступили слезы. — Хотя бы написала. Я еду в отпуск...

— То, что не написала, плохо, — перебила его Сима. — А замуж вышла — это ее дело, зачем ругаться.

Колышев зло уставился на нее, заиграл желваками скул.

— Будь у вас там девки, может быть, ты бы первый женился...

Петр опустил глаза, задумался, подперев круглый подбородок широкой ладонью, потом сквозь зубы ответил:

— Мы же с тобой ровесники, рано мне еще жениться. Бог с ней, Сима! Руби канаты, былое быльем поросло. Выпьем еще по одной за встречу, за дембель!..

Когда они вышли на улицу, начинало вечереть. Заметно похолодало, трусил мелкий колючий снежок.

— Ну, а теперь куда? — спросил Колышев, весело размахивая чемоданом.

— Не знаю, куда б нам теперь...

— Подались к тебе. Покажешь свою хижину, — он обнял ее за плечи, и они пошли к автобусной остановке.

Сима посмотрела на часы:

— Сейчас автобус наш будет. — Она подтолкнула Петра и побежала. — Скорее, опоздаем — тогда долго ждать придется.

Петр бежал хмельно и неуклюже, сильно топая большими ботинками. Автобус тронулся, но водитель вовремя увидел в боковое зеркало бегущих, остановился.

Место Симе в автобусе уступил бородатый Лев. Девушка благодарно кивнула ему и подумала: «Вот и опять встретились. Наверно, я ему понравилась. Могут быть в жизни счастливые совпадения. Понравилась этому, понравлюсь и Петру, не хуже я всех...» Колышев смотрел на нее, улыбался, обнажая торчащие зубы, и помалкивал.

— О чем ты думала всю дорогу? — спросил он ее, когда они подошли к общежитию. — Этот бородатый на тебя все поглядывал, ты что, знакома с ним?

— Бородатого я не знаю. Думала обо всем понемногу. О тебе тоже думала. Три года мы с тобой проучились, никакой дружбы не водили, даже не замечали друг друга, а вот, поди же, встретились, целовались, как близкие...

— По-всякому бывает, — сказал Колышев, обнимая Симу. Он вспомнил, как было нудно, когда он ехал в отпуск. Двадцать три часа просидеть на вокзале — нешуточное дело. Он и на лавке дремал, и по перрону шлялся, и в карты играл, а потом всю ночь просидел у плиты вместо истопника. Время казалось ему бесконечным. А сейчас как здорово, весело.

— Сим, а с кем ты живешь? — спросил он ее у самой двери девятой комнаты.

— Сейчас увидишь, познакомишься. — Она кокетливо подмигнула.

Колышев не подозревал, что Сима умеет так мило подмигивать.

— Ну-ка еще раз, — задержал ее за руку.

— Что еще раз?

— Подмигни.

— Это потом. — Она постучала в дверь.

— Войдите! — Девчата все были в сборе, веселые, нарядные.

— Мы вас просто заждались! — кинулись они навстречу.