Соломенный кордон

— Сим, ты не молчи, больше разговаривай. Расскажи, например, о работе, о своем заработке...

Сима чувствовала, что и на работе к ней относятся по-другому, ведь раньше пользовались ее безотказностью. А сейчас в праздничные дни она отдыхала.

Осень выдалась ненастная. Целыми днями шли дожди или стояли густые серые туманы. Девчата почти все проводили свой досуг в красном уголке общежития. Сима ловила на себе необычные взгляды подруг.

— Ну, как ваша невеста? — услышала она разговор между Галиной и девчатами из соседней восьмой комнаты. — Жених не объявился?.. Ой, смотри, Галка, останешься девкой из-за нее!

— И на сухую веточку птичка садится, — ответила Галя девчатам. — Всему свое время...

Сима, чтобы ее не заметили, выскользнула в коридор. Она прошла в свою комнату, села на койку, уставилась в окно.

Начинало вечереть, но было видно, как с пожелтевших листьев кустарника скатывались капли дождя, как какой-то парень усердно вытирал резиновые сапоги о мокрый бурьян. «Наверно, к кому-нибудь на свидание пожаловал. И в такую погоду не терпится». Парень кого-то напоминал, и Сима стала думать, кого? А так как у нее было немного знакомых, Сима скоро определила, на кого похож парень. Такие же прямые плечи и короткая шея у Петьки Колышева, с которым она танцевала на выпускном вечере после получения аттестата. Давно ли это было...

Она открыла ящик тумбочки, порывшись в бумагах, нашла единственное письмо от солдата Колышева. Петр служил на Севере и, когда ехал из отпуска в часть, опустил письмо. «Сима, черт возьми, руби канаты! — Так начиналось письмо Петра Колышева. — Если бы я знал, когда ехал в отпуск, что ты рядом! Обязательно заехал бы. Я на вашей станции двадцать три часа загорал. Пересадку делал, поезда ждал, а к тебе рукой подать!..» Сима долго думала над фразой «руби канаты!». Что бы это значило?.. Она еще тогда хотела спросить об этом Колышева, но ответ сразу не написала, а потом, со временем неудобно как-то было. А если я ему сейчас напишу... служит ли он еще?

Петр Колышев вспоминался ей таким, каким она видела его на выпускном вечере: в коричневом, с полукруглыми лацканами и полами, мешковато сидевшем на нем пиджаке, клетчатой рубашке, воротник которой торчал из-под пиджака хомутом, светло-серых узких брюках.

Вид у Петра не соответствовал праздничному и веселому настроению вечера. Все ребята были одеты красиво, со вкусом, а он вроде нарочно вырядился. Даже его прямые плечи так выпирали, словно под пиджак подложили дощечки. Все его избегали, и Колышев, обидевшись, стоял спиной к залу и глядел в темное окно.

Симе было весело в этот вечер. Она подмечала малейшие вольности в туалете подруг и не скупилась на восторги: «Любочка, у тебя такая прическа! Тебе так идет! Вера, у тебя декольте, а я и не представляла, что у тебя такая длинная шея, такая грудь!..» Девчата табунились около Симы, танцевали с ней по очереди.

Объявили «белый танец», и тут Сима заметила одинокую фигуру у окна — Петра Колышева. Не раздумывая, она пригласила его, и он не только весь вечер протанцевал с ней, но и проводил Симу домой.

После вечера они несколько раз встречались, потом Петр уехал на лето отдыхать, а осенью его забрали в армию.

Сима попыталась представить лицо Колышева, но лицо у него было настолько обычное, что ни одна черта не запала в память. У Петра был какой-то нос, какие-то глаза, брови, подбородок, он как будто был похож на всех и в этой со всеми схожести растворялся. Сима как ни напрягала память, а лица Петра Колышева так и не вспомнила.

Дождь не прекращался, и Сима подумала, как на дворе сыро и неуютно, даже с телеграфных проводов и то каплет, сгущающиеся сумерки подымались от мокрой земли, и ей казалось, что и день заволакивается сыростью. Из красного уголка доносилась музыка, знакомый мотив в пустой комнате настраивал на грустные размышления, а чтобы как-то отвлечься, Сима решила написать письмо Петру Колышеву.

Заклеив конверт, надела плащ, накинула клеенчатую косынку, обула резиновые сапоги. В комнату вошла Галина.

— Куда это ты? — спросила она.

Сима хотела не отвечать, но Галя, подойдя к зеркалу, повторила вопрос и, ожидая ответ, стала подкрашивать черным карандашом ресницы.

— На почту, письмо отнесу, — ответила Сима.

— А-а, — безразлично протянула Галя, острым влажным языком притрагиваясь к сердечку карандаша. Она хотела еще что-то сказать, но Сима уже закрыла дверь.

Через неделю она получила телеграмму. Телеграмма от Петра Колышева была настолько неожиданна, что Сима растерялась. Текст телеграммы был обычным: число, номер поезда и вагона. Растерянность появилась от последней строчки. «Целую, твой Петр».

— Сим, тебе партизанкой быть с таким характером. Словом лишним не обмолвишься. Надо же, у нее есть «свой Петр», а об этом никто не знает! — Галя прищурила очи и повысила голос. — Вот это подруга! Не то, что мы, не успеет нас кто-нибудь проводить, мы уже всему общежитию разболтаем... Ну и Сима!..

Сима, краснея до корней волос, попыталась объяснить кое-что подругам, но Галина перебивала ее после каждого слова.