Соломенный кордон

— Смотрела, а почему сама не разминаешься? — шутит Анна Николаевна. — Я в твои годы каждое утро далеко за большак убегала... Сейчас вот прошлась чуть, и то ноги подламываются. Совсем ослабла твоя тезка... «Совсем! — про себя повторяет Анна Николаевна. — Вот и старость. Когда она подошла? Вроде стареет человек постепенно, а чувствуешь это не каждый день, хотя я могу рассказать, как это происходило; на пятом десятке стали болеть и крошиться зубы, потом ухудшилось зрение, ослабли и стали болеть ноги, вскоре торжественные проводы на пенсию. Тут-то она и овладела тобой, с тех пор я с ней неразлучна, а сейчас изучила и знаю, какая она — старость...»

Больше других недугов боялась Анна Николаевна потерять рассудок — это страшный недуг старости, но болезнь ног, лишение возможности передвигаться еще мучительнее. «Скорей бы Ваня возвращался...»

— Бабушка Аня, что ты сегодня все молчишь и молчишь?

— Устала, цыпленок. В мои-то годы разминкой заниматься...

— А ты не занимайся.

— Тогда совсем будет плохо.

— Какой же здесь выход? — серьезно спрашивает Аня.

— Заниматься, цыпленок...

Ждала Анна Николаевна свою последнюю радость — возвращение сына. «Дождаться бы. Жив он, чует мое сердце».

В том, что муж и дочь погибли, Анна Николаевна уверилась — были сообщения, были похоронки, а о сыне ничего не было.

Погожий день кончился обычно. Ушла Аня, ушли люди, приходившие кто проведать, поговорить, а кто и за каким-нибудь советом. Вот молодая учительница, преподаватель иностранного языка. Анна Николаевна никак не может вспомнить ее имя; трудные сейчас имена у молодежи, не западают старикам в ум. Так вот эта учительница приходила за советом. Она «очень переживает и волнуется». Молодая учительница интересовалась своими коллегами, родителями и даже учениками. «Не советы ей нужны», — разгадала приход молодой учительницы Анна Николаевна и улыбнулась. Не советы, а помощь. Когда Анна Николаевна начинала, коллег у нее поблизости не было. Сейчас учителей целый штат. Вот, правда, родителей тогда она знала всех, а что касается детей, то почти каждого она сама привела в школу.

Вечер выдался душный, безветренный. Красное солнце садилось за темную косматую тучу. Ласточки беспокойно кричали, летали так высоко, что учительница не видела их. «Быть дождю!» — решила Анна Николаевна.

Почаевничала перед открытым окошком и легла спать. Не спалось. Болели ноги, и, чего никогда не было, дергалось верхнее веко правого глаза.

На старом здании школы тоскливо, с жалобным надрывом ухал сыч. Анна Николаевна мысленно отметила, что сыч этот второй год не меняет тона. «Одинок, наверно...» Под тоскливое уханье она дремала. Вдруг, словно с цепи сорвался, налетел на открытое окно ветер, рванул, потом хлопнул открытой створкой, пузырем надул гардину, и через несколько секунд заметались огненные смерчи, ярко освещая просторную комнату. В этот момент Анна Николаевна четко видела на противоположной стене увеличенные фотографии мужа, дочери и сына.

Она встала, с трудом добралась до самовара, попила не очень горячего чая — доводить до кипения не было желания и, не закрывая окна, стала следить за грозой.

Во дворе, словно лес в ветреную погоду, густо шумел дождь.

Анна Николаевна щелкнула выключателем — электричества не было. Теперь всполохи молний сопровождались резким грохотом грома, от которого вздрагивало пламя зажженной свечи, огненные смерчи метались по всему небу, разрывая смоляную тьму, остро вонзаясь в землю. Ослепительно-яркие полосы, будто молнии-лучи, проносились несколько раз над вершиной липы, «Сожжет дерево!» — с отчаяньем отметила Анна Николаевна и задернула шторы.

В военное время стоял такой же грохот, она видела, как снаряд угодил в дерево, как с липы брызнули разноцветные осенние листья, похожие на огненные искры.

И опять лежала Анна Николаевна с открытыми глазами, и опять мечты ее были о прошлом, только сейчас она слышала, как устало, с надрывом тикают ходики. Она с нарастающим вниманием стала следить, как тикают часы, улавливала малейшие колебания маятника, перебои в механизме.

Постепенно думы унесли ее в молодые годы.

После гражданской войны она окончила институт. В то время человека, знавшего два иностранных языка, ценили высоко. Анну Николаевну оставляли работать в столице, но она настолько была одержима мечтой организовать и открыть где-нибудь в глуши свою школу, что махнула на все рукой и подалась в село.

«Моя школа, — в темноте улыбается Анна Николаевна, — бывшая моя школа...» — заключает она сокрушенно.

Обходя в то время дворы крестьян при составлении списков детей школьного возраста, она не в одной избе слышала: «Ты уж, матушка, погоди до холодов со школой. Пущай пока ребята наши в списках побудут. Помощники они наши. Как в поле справимся, так и приведем. Грамоте научиться — дело мудреное...»

Сейчас совсем другое. Ребята в первый день идут в школу по теплу, идут, как на праздник. И ее дети, дети учительницы, не меньше крестьянских радовались, отправляясь на первый урок.

«Сколько с ними хлопот было! С Наташкой приходилось воевать за математику: