Соломенный кордон

— Роблю, — ответил Мыкола, продолжая стучать молотком. Черное, в саже и солидоле, лицо блестело, а маленькие мышиные глаза растерянно бегали по сторонам.

Начальник вырвал из рук Мыколы молоток с трубой и, бросив их на верстак, подтолкнул Мыколу к кабинету:

— Ну-ка, зайди!.. Работничек!..

Проходя мимо входной двери, Тягнырядно открыл ее и закрыл. Дверь не издавала ни звука. Слесаря покатились со смеху. Даже сам Батанов улыбнулся и поспешил скрыться в кабинете. Мыкола пристально посмотрел на нас с Генкой и вошел к Батанову.

— Чего ржете? — нарочито возмутился один из слесарей. — Человек не спал, «робыл», изобрел крем «сажэ». Незачем теперь ездить в шахту, намазался, постоял за углом и чеши в мастерскую...

Что говорил начальник Тягнырядно, осталось тайной. Но Мыкола изменился. Он первый бросался к телефону и первым уезжал в шахту. Садясь есть сало, приглашал нас. Мы вежливо отказывались, ссылаясь на то, что не любим жирного. Мыкола не настаивал и, улыбнувшись, говорил:

— Я, хлопцы, на вас не в обиде... Готов поделиться с вами салом и хлебом. А вот вы того... — Он кхекал, забивал рот, прожевав, говорил дальше: — Вы, хлопцы, на редкость гарные слесаря!

Дальше он описывал наши подвиги и кончал так:

— Я вам ничего не зробыв, а вы мне свинью подсунули.

Наступил мир. Мы мотались по шахте, успевая на все аварии. Батанов начинал беспокоиться, потому что приближалась весна, с ней и наши экзамены в вечерней школе. Он хвалил нас на собрании, обещал представить наши кандидатуры на доску Почета.

— Я думаю, — говорил начальник, — что ребята поймут, как нам будет трудно, если они во время экзаменов возьмут льготные отпуска.

Рабочие в зале рассмеялись. Полетели остроты, реплики. А начальник, нисколько не смутившись, переждал шум и добавил:

— Вот посмотрите, они откажутся от этих отпусков. Это такие слесаря, если надо — сделают!

Весна. Март месяц. Забурели проталины бугров, кусты лозы, а ветки фруктовых деревьев из темно-коричневых превратились в светло-коричневые. Посветлели не только сады. Посветлело небо, воздух, посветлели глаза у прохожих.

Мы с Геннадием шли в степь. Надо отдыхать на воздухе. Шахтер, как никто другой, ценит глоток свежего воздуха. Правда, слово «свежий» он часто употребляет в разном смысле. Те, что работают на глубине шестьсот — семьсот метров, говорят, что на горизонте «двести» воздух свежий или чистый, а те, которые работают на «двести»; говорят, что свежий воздух на глубине «сто», и невольно веришь им. «А что вам, — заявляют они, — у нас воздух чистый, да и газу меньше». На самом деле от этого «чистого» воздуха приходилось каждый день мыться в бане.

Мы с Геннадием щурились от яркого солнца, вслушивались в свист и щебет скворцов. Они шныряли по новым скворечням, выбирая себе жилье, и, облюбовав домик, начинали лихо насвистывать.

— Ты заметил, что скворцы поселяются в первую очередь в те скворечни, которые окошечком к восходу солнца? — спросил он.

— Я не замечаю таких тонкостей...

— Птицы любят солнышко...

А я увидел нечто более интересное. Наперерез нам шла девушка, и я сразу узнал ее, несмотря на старое пальто, выгоревший платок и рваные сапоги.

— Полюбуйся! — подтолкнул я друга.

Генка открыл рот от изумления. А она прошла мимо нас, даже не взглянув. Поставив ведра на землю, девушка открыла высокую калитку и скрылась во дворе.

Мы с другом подкрались к забору и припали к щели. Девушка открыла сарай, и двор огласил визг свиней. У сарая стояла большая собака, помесь овчарки и дворняги.

Я стукнул ногой по забору, стараясь привлечь внимание девушки, собака бросилась к забору, девушка даже не повернулась.

— В клубе она была приветливей и внимательней к тебе, — сказал я Генке.

Друг еще раз стукнул по забору, и, когда собака подбежала совсем близко, Генка пятаком угодил ей в глаз. Пес, обезумев от злости, стал кидаться на забор.

Довольные финалом, мы не спеша удалились от калитки.

— Скоро, Лешка, окончим учиться. Придет лето. На рыбалочку в выходной денек, на пляж.

— Эх, мотоцикл бы заиметь...

— Купим, ты себе, а я себе.

— С моим батей купишь... Он все деньги пропивает.

— Пичуха, — сказал Генка.

Слово «пичуха» я не слышал от учительницы и спросил его:

— Что это за «пичуха»?

— Я придумал, — улыбнулся Генка. — Звучит?

— Вроде что-то есть.

— С сегодняшнего дня я придумываю новые слова, Вот, например, бабка моя не говорит «наешься», а «набуздыкаешься».

— Так это бабкино слово.

— Но его кто-то же выдумал... Знаешь, а мотоцикл мы с тобой купим в складчину. Ты согласен?

Дальше мы пошли молча. Каменистые холмы освободились от снега. В степи пахло талой землей, и трели жаворонков перекликались с журчанием ручьев, а на одном из пригорков белели подснежники.

— Ген, вот я сейчас верю, что эта, с цыганскими серьгами, — невеста Тягнырядно.

Геннадий молчал.

— Во-первых, ей все равно, какой у нее жених. Ты, например, не стал бы возиться со свиньями... А Мыкола будет...

— Веский аргумент. — Генка прищурил глаза, то ли оттого, что вспомнил заковыристое слово, или оттого, что я брякнул чушь.

Батанов попросил нас выйти па работу в выходной день.