Наконец, наигравшись, сэр Джордж увернулся от очередного выпада юноши и приготовился нанести завершающий удар. Но в это время песок поехал у него под ногой, он потерял равновесие и вместо удара просто взмахнул руками, пытаясь устоять. В этот миг ему было не до обороны. Глаза Джеку заливала кровь, но все же он рассмотрел открывшуюся возможность. И вложил быстро убывавшие силы в одну последнюю атаку. Он прыгнул вперед и нанес удар сбоку. Острое лезвие сабли пришлось как раз посередине между подмышкой и бедром сэра Джорджа. Удар должен был бы раскроить мерзавцу и ребра, и легкое. Но вместо этого… само лезвие разлетелось, точно стеклянное! Потрясенный Джек, шатаясь, подался назад, и бесполезная рукоять вывалилась из онемевшей руки.
Сэр Джордж оправился от удара и с торжествующим криком бросился на него… Его клинок уже со свистом рассекал воздух, метя Джеку в незащищенную грудь, когда между ними пролегла огромная тень! И какая-то сила с немыслимой легкостью отмела в сторону шпагу Банвэя!
Холлинстер осел на песок и пополз в сторону, точно змея, которой сломали хребет. Соломон Кейн показался ему черной тучей, нависшей над сэром Джорджем Банвэем. Длинная рапира пуританина, неотвратимая, как судьба, погнала титулованного негодяя назад и назад. Банвэй отчаянно защищался…
Яркая луна обливала мечущиеся клинки живым серебром. Холлинстер следил за невероятным поединком, склоняясь над потерявшей сознание Мэри и неверными, слабыми пальцами пытаясь освободить ее от веревок. Он слышал о несравненном фехтовальном искусстве, которым наделяла Кейна молва. А теперь судьба давала ему возможность увидеть его мастерство своими глазами. Он сам любил позвенеть шпагой и пожалел даже, что Кейну не досталось более достойного соперника!..
Ибо, хотя сэр Джордж был отменным фехтовальщиком и пользовался славой весьма опасного дуэлянта, Кейн попросту делал с ним, что хотел. У пуританина было неоспоримое преимущество в росте, весе, физической силе и длине рук. Но не только! Он был гораздо, гораздо искусней. И намного быстрей. Он был крупнее и тяжелее Банвэя, но при этом, удивительное дело, далеко превосходил его быстротой! Что же до мастерства, то Банвэй по сравнению с ним выглядел новичком в фехтовании. Кейн не делал ни единого лишнего движения и дрался совершенно бесстрастно. Отчасти это лишало его искусство зрелищности — ни тебе головоломных уходов, ни длинных выпадов, от которых захватывало бы дух. Каждое его движение было точно таким, каким ему следовало быть. Ни на йоту больше, но и не меньше. Его невозможно было заставить смутиться или потерять голову. Холлинстеру случалось видеть более, так сказать, блестящих, искрометных фехтовальщиков — как в Англии, так и на континенте. Но, наблюдая за Кейном, он отчетливо понимал: среди всех виденных им рослый пуританин был самым безупречным технически, самым хитроумным… и самым страшным.
Не приходилось сомневаться, что Кейн мог бы насквозь проткнуть своего противника первым же ударом, но у пуританина были другие намерения. Он наступал и наступал, все время метя концом рапиры сэру Джорджу в лицо, он заставлял молодого вельможу изо всех сил защищаться… и говорил. Говорил спокойно, бесстрастно, ровным голосом, так, словно этот голос и бешено работающая рука не принадлежали одному и тому же человеку.
— Нет, молодой сэр, не надо подставлять мне грудь. Я видел, как разлетелась сабля Джека. Моя рапира достаточно прочна и гибка, но я не собираюсь ею рисковать. Нет, я не намерен вас стыдить. Мне тоже случалось носить под рубашкой стальную кольчугу… хотя, наверное, не такую прочную, как ваша. По крайней мере, пулю в упор она вряд ли остановила бы. Но как бы то ни было, Господь наш в Своем неизреченном милосердии устроил человека таким образом, что не все жизненно важные органы помещаются у него в грудной клетке. Поистине жаль, что вы не слишком искусны со шпагой, сэр Джордж. Право, мне почти стыдно вас убивать. С другой стороны, когда человек давит ногой гадюку, он всего менее думает о ее величине…
Эти слова были произнесены без всякой язвительности — просто, искренне и серьезно. Джек знал, что в устах Кейна они не могли быть насмешкой, предназначенной раззадорить соперника. Понял это и сэр Джордж. Он и так был бледен как смерть. Теперь он посерел, и это сделалось заметно даже при свете луны. Его руку ломило от усталости, она казалась тяжелее свинца. А дьявол в черном знай наседал, с какой-то сверхчеловеческой легкостью сводя на нет его самые отчаянные усилия оборониться.
Потом Кейн вдруг сдвинул брови, как если бы ему предстояло малоприятное дело, которое он собирался завершить как можно быстрее.
— Довольно! — прозвучал его низкий голос, и все, кто слышал, похолодели и затаили дыхание. — Скверное это деяние, так не стоит с ним медлить!