Соломон Кейн. Клинок судьбы

Тут Хок украдкой присмотрелся к своему собеседнику и заметил, что в недрах странных глаз Кейна начал разгораться глубинный огонь, предвещавший близкое извержение вулкана. Внешне же выражение лица пуританина не особенно переменилось, сделавшись разве только еще более мрачным. Он кивнул, прося флибустьера продолжать.

— Как ты понимаешь, — сказал Хок, — ни один англичанин не смог бы чуть ли не каждодневно наблюдать за смертными муками несчастных жертв и не проникнуться жалостью. Едва выучившись лопотать по-местному, я сделался их защитником и прочно встал на сторону масуто. Старый Агара рад был бы зарезать меня, но тут рабы подняли восстание и сами замочили того демонского ублюдка, который прежде сидел на троне. Они умоляли меня остаться у них и принять власть, и я согласился. Под моей рукой Басти расцвел, благоденствовали и масуто, и хабасти. Но старый Агара, успевший юркнуть в какую-то укромную щелку, тоже даром времени не терял. Он принялся плести против меня интриги и, подумай только, сумел восстановить многих масуто против их избавителя! Несчастные недоумки!.. Так вот, аккурат вчера он перешел к открытым действиям. Разразился бой, и по улицам древнего Басти ручьями потекла кровь. Старый козел пустил в ход черную магию, и многие из моих сторонников распростились с жизнью. Мы бежали в каноэ на один из островков поменьше, но и там они нас достали, и мы снова дрались и снова были разбиты. Всех моих приверженцев перебили либо переловили… да смилостивится Господь над теми, кого взяли живьем! Удрал один только я, и с тех пор они охотятся за мной, точно стая волков. Вот и теперь, не сомневаюсь, они идут по моему следу. И уж не успокоятся, пока не прикончат, хотя бы им и пришлось гоняться за мной по всему континенту!

— Что ж, тогда не будем тратить время на праздные разговоры, — сказал Кейн.

Но Хок только холодно улыбнулся:

— О нет. Как только я заметил тебя между деревьями и понял, что какой-то каприз Фортуны послал мне на выручку представителя моей расы, я решил, что обязательно снова надену на себя золотую корону островов Ра! Пусть идут, пусть идут все! Ужо мы их встретим!..

Видишь ли, храбрый мой пуританин, все, чего я тут добился в прошлом, я достиг без оружия, одними мозгами. А окажись у меня при себе еще и ружье, я бы посейчас правителем в Басти сидел. Они там никогда даже не слыхали о порохе. А у тебя целых два пистолета! Их и то хватит, чтобы нам с тобой дюжину раз оказаться на троне. Эх, был бы у тебя с собой еще и мушкет!..

Кейн только передернул плечами. Незачем было рассказывать Хоку о невероятном сражении, в котором он вдребезги разбил свой мушкет. Кейн, по правде говоря, и сам не был полностью уверен, что полумистическое происшествие случилось с ним наяву, а не пригрезилось во сне.

— У меня достаточно оружия, — сказал он. — Правда, запас пороха и пуль подходит к концу.

— Всего три выстрела, и мы окажемся на троне Басти! — заявил Хок. — Ну что, мой храбрец в фетровой шляпе, не надумал пособить старому другу?

— Я рад буду помочь тебе всем, что окажется в моих силах, — произнес Кейн очень серьезно. — Но самому мне не нужны троны земных царств, ибо они суть рассадники тщеславия и гордыни. Если мы принесем избавление страдающему народу и накажем злых людей за их жестокость, я сочту, что довольно вознагражден.

Двое мужчин, стоявшие под сумрачным пологом тропического леса, разительно отличались один от другого. Джереми Хок был ростом примерно с Кейна и, подобно ему, жилист и очень силен — казалось, он состоял сплошь из стальных пружин и упругого китового уса. Но если Соломон Кейн был темноволос, то Хока можно было скорее назвать белоголовым. Африканское солнце покрыло его кожу бронзовым загаром, и отросшие светлые пряди спадали на узкий высокий лоб. Нижняя челюсть, покрытая желтой щетиной, агрессивно выдавалась вперед, тонкогубый рот наводил на мысль о жестокости. Серые глаза были полны беспокойного блеска, в них чередовались тени и свет, пронизанный самыми непредсказуемыми отблесками. Если добавить к этому тонкий орлиный нос, то всякий мог найти в лице Хока что-то от большой хищной птицы. Он стоял, слегка подавшись вперед, почти нагой, с окровавленным мечом в правой руке, — обычная для него поза яростного нетерпения.

А напротив него стоял Соломон Кейн, такой же рослый, сильный и жилистый, в потасканных сапогах и драной одежде, в мягкой фетровой шляпе без пера, опоясанный пистолетами, рапирой и кинжалом, с пороховницей и кошелем для пуль на ремне. Бросалась в глаза несхожесть между диковатой безоглядностью, сквозившей в лице флибустьера, и сумрачными чертами серьезного пуританина.

И все-таки было нечто общее между тигриной гибкостью пирата и волчьей настороженностью внешне невозмутимого Кейна. Оба были прирожденными странниками, оба убивали подобных себе, обоими двигала одна и та же безудержная тяга к неведомому, которая огнем горела в крови и не давала нигде пустить корни.