направленном в ЦК КПСС, Комитет госбезопасности резюмировал, что «этим актом Запад оплатил «политические заслуги» Солженицына». Через дипломатические каналы Кремль стал давить на шведское правительство, чтобы оно отмежевалось от решения Шведской академии; но те, к их чести, держались стойко. Именно по этому поводу Солженицын саркастически заметил: «Хотя в
политике
все время обвинялась Шведская академия, но это
наши
лающие голоса делали невозможной никакую другую оценку». Уже тогда председатель КГБ Андропов впервые выдвинул идею о «выдворении» Солженицына из Советского Союза, муссировавшуюся на заседаниях Политбюро под председательством Брежнева на протяжении последующих трех с лишним лет. Протоколы этих заседаний, рассекреченные в 1994 году по указанию Бориса Ельцина, - увлекательное чтение, из них явствует, что члены Политбюро и Солженицын были людьми с разных планет. Солженицын в своем «Письме вождям Советского Союза», отправленном им Брежневу 5 сентября 1973 года, выдвинул амбициозную программу спасения страны от главных, по мнению писателя, катастроф, предсказывавшихся им на ближайшие десятилетия: войньт с коммунистическим Китаем и глобального экономического кризиса из-за истощения природных ресурсов или перепроизводства. Как средство избежать эти грядущие опасности Солженицын предлагал отказ от марксистской идеологии, «гигантизма» в экономике и возвращение к традиционным ценностям. «Письмо вождям» - удивительный документ: первая и, быть может, наиболее впечатляющая реализация солженицы некой максимы о писателе как втором правительстве. Небольшой по объему, но насыщенный до предела информацией и четко сформулированными глобальными идеями, этот меморандум мог быть результатом многолетних усилий какого-нибудь исследовательского института, с той разницей, что текст Солженицына, будучи изложен компактно, с напором и страстью, является также динамичной прозой, сравнимой с антиправительственными декларациями Льва Толстого. (К этой же толстовской линии относится солженицы некое воззвание «Жить не по лжи!» (1974) - фактически призыв к идеологическому неповиновению, прямо ориентированный на схожие обращения Толстого и начале века.) 'Эсхатологические пророчества «Письма вождям» пока что не Обылись, хотя и в то время, и позднее сходные идеи оживленно дека! провались мировой интеллектуальной элитой. Но Брежнев и ею КОЛ неги даже и не думали обсуждать предложения Солженицына, для
них
все это было «бредом». Солженицын в своем отдельном письме Брежневу выражал надежду, что вождь, «как простой русский человек с большим здравым смыслом», вполне сможет принять его доводы. И здесь Солженицын ошибался: для Брежнева и его соратников писатель был не легитимным оппонентом, а просто «подонком общества», которого открыл | вознес ненавистный им Хрущев. ) Особенно враждебную позицию по отношению к Солженицыну Мнял Андропов, о котором распространялись одобрительные слухи (вероятно, не без содействия подчиненного ему КГБ), что он умница и прогрессист. В своих выступлениях на Политбюро и меморандумах Андропов настойчиво доказывал, что, оставаясь в Советском Союзе в мы годном для него положении «внутреннего эмигранта», Солженицын Превращается в лидера оппозиции. В специальном личном письме Брежневу от 7 февраля 1974 года Андропов выражал тревогу, что идеи ( олженицына из его «Письма вождям» уже распространяются среди рабочих и студентов, а ранее на заседании Политбюро предупреждал, ч го писатель может найти поддержку у десятков тысяч «враждебных • цементов» внутри Советского Союза. После того как КГБ напал на след и конфисковал тщательно скрывавшуюся писателем рукопись его magnum opus, «Архипелага ГУЛаг», антисолженицынская риторика Андропова стала почти ис-реричной. Писавшийся в 1964-1968 годах «Архипелаг ГУЛаг» был беспрецедентным по размаху, полноте и яркости описанием системы ВОВетских лагерей, в глубокую черную воронку которых были так или иначе втянуты десятки миллионов жителей страны. Советское руководство не без основания опасалось, что подобное произведение, будучи опубликованным, серьезно подорвет влияние коммунистической идеологии. Мы помним, конечно, о «Записках из Мертвого дома» (1860-1X62) '1«н те веко го и о чеховских очерках русской каторги, привезенных им с Сахалина (1893-1895). Те книги были подвигом, каждая по-своему, и привлекли внимание русского общества к язвам пенитенциарной системы, по не сыграли той великой политической роли, которая была суждепа труду Солженицына. Только будущая подробная, объективная, строю документированная история создания «Архипелага ГУЛаг» сможет объяснить