Солона ты, земля!

Длинные черные волосы были взлохмачены и торчали в разные стороны, в свалявшейся бороде запутались кусочки квашеной капусты, огуречные семечки.

— Мать? — хриплым голосом позвал он попадью и сморщился от страшной головной боли.

Из кухни показалась матушка, молодая полная женщина с черными грустными глазами.

— Дай-ка, голубушка, рассолу, а то совсем помираю, — взмолился отец Евгений, растирая под рубахой волосатую грудь.

Огуречный рассол пил долго, громко сопя. Оторвался от расписной деревянной чашки, перевел дух. Все это время матушка смотрела на него укоризненно, а потом покачала головой:

— Ну зачем же ты, батюшка, так напиваешься? Ведь обещал же мне…

Стаскивая за порточину с вешалки широкие черные шаровары, отец Евгений не без лукавства покосился на попадью.

— Зарекалась, голубушка, свинья чегой-то есть, бежит, а оно лежит… Во!.. В святой праздник никому не возбраняется выпить за Отца нашего.

Он натянул штаны и, бороздя по полу распущенными подтяжками, босой пошел в сени.

— Надел бы хоть шлепанцы.

Отец Евгений ничего не ответил, вышел на крыльцо, перекрестился на церковь: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа…» Потом потянулся, заломив руки за голову, зевнул и, ступая по холодному, влажному песку босыми ногами, направился в пригон. Вышел он оттуда нескоро. На ходу застегивая штаны и по-прежнему волоча за собой подтяжки, побрел к сеням. Едва дошел до середины двора, как в калитке звякнула накидушка и в ограде появился Никулин, владелец большого магазина в селе.

— Христос воскрес, батюшка.

— Воистину воскрес, — пропитым басом ответил поп. — Проходи, Василий Осипович, в комнаты, опохмелимся. У тебя, чай, тоже голова трещит?

Никулин умолчал о голове, засеменил в прихожую, снял шапку, размашисто перекрестился на образа, потом обернулся к остановившемуся на пороге хозяину.

— Я забежал позвать вас с матушкой в гости.

— Спаси Бог, Василий Осипович, — прогудел священник, — проходи-ко в горницу. — Он взял щуплого купца за плечи и, подтолкнув к двери, позвал матушку.

— Подай-ка, голубушка, нам что-нибудь покрепче, больные мы с Василием Осиповичем оба. А, как говорят мужики, клин вышибают клином.

Матушка печально смотрела на супруга.

— Ты бы, батюшка, хоть привел бы себя в порядок — лица не омыл, службу не отвел, а уже за стол садишься.

— Господь милостив. Во славу сына божьего пьем — этот грех невелик.

Но все-таки пошел, наспех ополоснул лицо. Выпили по большому стакану хлебного первача — дух захватило. И сразу почувствовали облегчение. Голова начала очищаться, как звездное небо от низких грязных туч.

— Вот это хорошо! — поглаживал тучный живот отец Евгений.

На церкви ударили в колокол. Над селом поплыл пасхальный звон. Пономарь — видимо, уже под хмельком — выделывал чудеса: медный колокольный перезвон лился захватывающей музыкой, переходя чуть ли не в плясовую.

— Эх, стервец, что выделывает! — улыбнулся поп.

Он поднялся и стал собираться в церковь. Торговец, еще раз пригласив в гости священника с женой, ушел.

Народ нынче не так бодро шел в церковь. Отец Евгений это заметил с первого дня пасхи — не праздничные были лица у сельчан. Шли больше по привычке, нежели из религиозных побуждений. Но священник не придавал этому особого значения. Облачившись в черную рясу и в такую же шляпу, он направился в церковную ограду. Толпившиеся на паперти и около нее сельчане расступались и поспешно стаскивали с расчесанных намасленных голов картузы, склоняли под благословение головы. Достойно неся свой грузный живот, под благостный звон колоколов поп легко поднялся на паперть, прошел в церковь. Потянулись туда и стоявшие в ограде люди.

Минут через пять отец Евгений вышел из царских врат в белой сверкающей ризе с дымящимся кадилом в руке. Несколько секунд осматривал поднятые к нему лица. Все они знакомы уже много лет. Вот впереди стоит Василий Осипович Никулин с высокой дородной супругой (успел-таки он в церковь!), дальше кучка сельской интеллигенции: Виктор Михайлович Ширпак, полногрудая игривая учительница Маргарита Марковна. Вон у своего железного ларчика торжественно выпрямился ктитор старик Хворостов, а из-за его плеча выглядывает тупая морда его сынка Кирюшки; здесь же жмется заполошный Юдин с красавицей дочкой, еще дальше хмурые братья Катуновы, около них чахоточный Борков; вон стоит высокий, по-мужски красивый уполномоченный по заготовкам для армии Верховного правителя Дмитрий Иванович Антонов. А за ним виднелись холщовые рубахи мужиков. Но даже их всех, всех до одного знал отец Евгений. Всегда в этот день крестьяне были праздничны и приветливы. А нынче нет. Нынче незримо между первыми рядами и последними пролегла борозда.

Служба шла торжественно, певчие старательно выводили мелодию, регент, высокий и сухой, как хвощ, старик из бывших учителей, изогнувшись вопросительным знаком, дирижировал хором…

2

После молебна к священнику подошел церковный староста Хворостов.

— На какую улицу ноне, батюшка, пойдем?

— На любую.

— Черед — на нашу улицу.

— Пойдем на вашу.