Солона ты, земля!

— Слухай сюды, Кузьма. Стало быть, ты идешь запевалой, — сказал Федор, еще раз уточняя задание. — После тебя с энтой стороны поднимается второй батальон, фотом — остальные. Белякив надоть шарашить зразу, спросонья. Понял?

— Так точно, Федор Ефимович, понял.

Данилов спросил Линника:

— Как поп мосихинский воюет?

Комбат не сразу понял, о ком спрашивает комиссар, потом махнул рукой:

— A-а, вы об этом, о лохматом! Какой уж он сейчас поп! Матерится, как сапожник… Но любят его партизаны, душевный человек. А воюет хорошо, сам видел его в бою, азартный. Сразу и не подумаешь, что поп.

Коляда направился к своему коню.

— Ну, бувайте здоровы. Поихалы, Аркадий Николаевич. — И, уже вставив ногу в стремя, мягко добавил: — На рожон, на пулеметы не лизьте, пуля — вона дура. Лучше обойти гнезда с тыла…

А через час село уже металось в панике. Со всех сторон неслось партизанское «Ура», гремели винтовочные залпы, гулко бухали охотничьи берданы, захлебывались в трескотне «пулеметы» — вращаемые в железных бочках трещотки. Появились первые пленные.

Коляда вьюном вертелся на своем любимом белом коне по улицам, подбадривая партизан:

— Ребята, не давай прорваться гадам, зажимай их у кольцо!

В другом конце он кричал:

— Комбата ко мне, быстро!

На взмыленном коне подлетел Неборак, рослый парень с рябым лицом.

— Снять пулемет с винокуровского дома! Не давать опомниться гадам!

Через три часа, когда косые лучи восходящего солнца безмятежно запрыгали по драным крышам крестьянских домов, село было занято партизанами. Значительная часть белых взята в плен, только две группы, возглавляемые офицерами, засели в кирпичных зданиях паровой мельницы Винокурова и в церкви. К обеду мельница была занята. Но церковь оставалась неприступной.

Попытка взять ее штурмом успеха не имела — слишком интенсивный был огонь. Но эта попытка навела Коляду на оригинальную мысль. Он приказал занять все подступы к церкви и не спускать глаз с осажденных. Так в кажущейся пассивности прошел день.

Едва стемнело, как осажденные в церкви белогвардейцы поняли, что партизаны только и дожидались ночи, чтобы под ее покровом взять их штурмом — со всех сторон послышался топот бегущих людей, крики «Ура!», трескотня пулеметов. Белогвардейцы открыли ураганный огонь из всех видов оружия, какое у них было.

Через несколько минут хорунжий Бессмертный с облегчением вытер холодный пот — партизанская атака захлебнулась. Стало тихо. Черная, непроглядная осенняя ночь скрывала все, но не могла скрыть стонов раненых. Их отчетливо слышал хорунжий.

Немного спустя партизаны пошли в атаку вновь. И опять атака не удалась.

— Главное, — говорил хорунжий своим солдатам, — не подпустить их к ограде, не дать им возможности под прикрытием фундамента обстреливать нас с короткой дистанции.

И приказывал:

— Всем слушать внимательно и смотреть в оба. Мужичье может ползком подобраться. При первом подозрении открывать огонь. Патронов не жалеть. Нам, главное, продержаться до утра, а там придет помощь.

Бессмертный в начале боя злился на Большакова, уехавшего вечером с Зыряновым и Ширпаком под охраной взвода солдат в Камень. А сейчас всю надежду возлагал на них.

В течение ночи атаки возобновлялись несколько раз, но безрезультатно. Перед самым рассветом белогвардейцы последними патронами отбили последнюю атаку и затихли…

Когда развиднелось, партизаны, поняв, что у засевших в церкви нечем стрелять, выходили из-за укрытий и насмешливо кричали:

— Что, довоевались, аники-воины?

— Сейчас мы вас тепленьких возьмем голыми руками.

Но проникнуть в церковь было не так уж просто. Массивная железная двустворчатая дверь была накрепко закрыта изнутри, а сверху, с колокольни, нет-нет да и постреливали. Тогда заместитель комиссара полка Матвей Субачев под прикрытием партизанских выстрелов перебежал к церковной стене — так, что белые не могли его обстреливать, — и, набрав в руки камней, стал кидать их на колокольню. Первые несколько камней не долетели до перил, следующие стали долетать, но падали обратно. И только перебросав не меньше дюжины кирпичных обломков, он набил руку так, что сразу же зашвыривал камень на колокольню. Тогда он взял гранату и с того же места зашвырнул ее к белым. Граната рванула. Он бросил еще одну. Снова взрыв.

— Сдавайтесь, гады, а то всех побьем! — кричали партизаны.

Когда пленных привели к Коляде, хорунжий держался не без гонора. Федор смотрел из-под черных бровей спокойно, чуть насмешливо.

— На этот раз ваша взяла, — с чувством собственного превосходства первым заговорил Бессмертный. — Но победа вам досталась очень большой ценой.

— Нет, — ответил Коляда. — Ни единого чоловика не вбило, не поранило.

— Это умудриться надо, чтобы при шести атаках совсем не понести потерь, — ехидно заметил хорунжий.

Партизаны вокруг Коляды захохотали. Федор сдержал улыбку, ответил:

— Атак-то нияких и не було.

— Как не было? — невольно вырвалось у хорунжего.

— А вот так. Не було — и усе, — с тем же издевательским спокойствием ответил Федор. — Партизаны стояли за хатами, топали ногами и орали во всю глотку «ура». А вы, як дурни, жгли патроны…