Солона ты, земля!

Хорунжий недоверчиво смотрел на Коляду.

— Добрый командир сразу смикитил бы, шо за усю ничь вы не потеряли ни одного солдата. Пото, шо мы ни единого патрона не выстрелили. Трещотками тарахтели, да вот цими крысалами. — Колядо взял из рук партизана огниво, с помощью которого за неимением спичек высекали огонь, и показал офицеру. — Пленных да безоружных расстреливать вы насобачились, а мозгой шевелить кишка тонка…

Сквозь толпу протиснулся дед Ланин. Он бесцеремонно повернул за плечо хорунжего. Из лохматой заросли на лице деда насмешливо лучились два подвижных голубых глаза. Он панибратски похлопал офицера по плечу.

— Так, говоришь, ваше благородие, надули тебя? То- то же. Народ байт: не зевай, паря, на то ярманка… Мы тебя не звали, а уж коль пришел к нам воевать, не хлопай ушами, быстро сопелку набьем.

И под общий хохот дед не торопясь взял хорунжего за шиворот и вытолкал из избы, крикнул за дверь:

— Отведите, ребяты, его в каталажку.

Не успели партизаны вволю посмеяться над одураченным офицером, как в избу вошел Данилов. Партизаны расступились, освобождая ему место около Коляды.

— Винокурова поймали, — сообщил Данилов.

— О, цей звирь покрупнее!

— Не успел, наверное, с Большаковым удрать.

Ввели бледного, перепачканного землей и паутиной купца.

— На чердаке у себя прятался.

Купец трясся, как в лихорадке.

— Гос… граждане, дорогие, возьмите все — дом, магазины, конный завод, — только не убивайте, оставьте мне жизнь.

— Мы за богатство никого ще не расстреляли. Чего ты трусишься, напаскудил? За це у нас не здоровится.

— Спросим у жителей, что ты здесь натворил.

— А чего спрашивать, — выкрикнул, Иван Буйлов. — Шуряк-то мой, Большаков, по его спискам сжег халупы ушедших к нам партизан. Это все знают.

— Правильно, — подтвердил Егоров. — У меня избушку спалил.

— Тоди чего с ним цацкаться.

— Знамо дело, шлепнуть и все.

Винокурова трясло. Коляда вопросительно посмотрел на комиссара.

— Надо отправить в Главный штаб к Мамонтову, там разберутся, — сказал Данилов. — Самосуд запрещен.

Когда все выходили из штаба, Буйлов столкнулся в дверях с Пелагеей Большаковой. Она пробиралась сквозь толпу партизан. Некоторые из земляков узнали ее, недружелюбно осматривали.

— Офицерша…

— Какая офицерша? — спрашивали другие.

— Жена Большакова.

— Это которого мы вчерась чуть не застукали?

— Его…

— А что ей тут надо, шпионит?

Пелагея краснела, закрывалась платком, но шла вперед, расталкивая мужиков.

— Иван! — обрадовалась она, увидев брата.

— Ты чего, Поленька, пришла? Случилось что-нибудь? — с тревогой спросил он.

Поля смущенно взяла брата под руку.

— Пойдем в избу.

Партизаны смотрели им вслед.

— А наш начальник штаба что, сродствие какое имеет с ней?

— Брат.

— А… Стало быть, она нараскоряку — муж там, а брат — тут?

В штабе Пелагея сквозь слезы зашептала Ивану:

— Коленьку убили, Ваня… партизаны…

— Знаю, Поленька, знаю. Но ты крепись. Война! — Он гладил сестру по голове, успокаивал. — Что случилось? Ты чего пришла?

— Там, дома, после Василия какие-то ящики остались и винтовки, много винтовок, — успокаиваясь, сказала она. — Заберите.

— Шо там стряслось? — спросил Коляда у Буйлова. — Опять, поди, якой-нибудь набедокурил? Зараз расстреляю подлеца, ниякие заступники не помогуть.

— Нет. Большаков оставил дома винтовки и ящики, видимо, с патронами.

— А вона кто?

— Жена его.

— Большакова?! — Федор поднялся и с любопытством посмотрел на Пелагею. — Васюха! — окликнул он своего связного. — Это вона тебя с Пашкой ховала?

— Она, товарищ командир полка.

Коляда с лукавинкой в глазах покосился на Егорова. Неделю назад он отчитал своего связного за панибратство, и вот подействовало: к месту не к месту стал величать «товарищ командир полка».

К ней подошел Данилов.

— Так вон вы какая, Пелагея Большакова! — сказал он, с интересом рассматривая Полю. — Мне о вас рассказывал Антонов. Ну, здравствуйте, товарищ. — Данилов протянул ей руку. — Спасибо вам от лица Советской власти. Так, говорите, оружие муженек бросил? Заберем. Мы пока не очень богаты, чтобы отказываться от такого добра. Федор Ефимович, распорядись.

Коляда вышел на крыльцо, крикнул вертевшемуся в ограде Чайникову:

— Съездий с хлопцами к дому Большакова, забери винтовки и патроны. — И громко добавил, чтобы все слышали: — Тико вежливо, не по-хамски! Семью не обижать! Башку оторву!..

4

Титов говорил шепотом, торопливо:

— Кунгуров погорел.

— Какой Кунгуров? — не сразу понял Милославский. — A-а, поручик Любимов! Что случилось?

— В Рогозихе к Коляде присоединились казаки из Бийского уезда. Вот они и опознали его. Он пытался ускакать на коне, но свои же разведчики открыли по нему стрельбу. Тяжело ранили. Вчера его привезли в куликовский лазарет.

Милославский сразу понял, чем это грозит ему и Титову.

— Надо принять меры, чтобы он умер прежде, чем с него снимут допрос.

— Я уже об этом позаботился, — сказал Титов.

— Как съезд прошел?

— Плохо. Наших освистали и вышвырнули из зала… Как только Коржаев уедет, вызову тебя на допрос, есть дело. — Титов пошел из камеры. В дверях громко спросил: — Значит, претензий больше нет?