Солона ты, земля!

Но было поздно. Грохнула броня, как огромный колокол. Танк вздыбился и осел. Комиссар рухнул с сиденья на спину водителю. По шее танкиста потекла теплая Комиссарова кровь. Водитель не видел, как тотчас же, загораживая Комиссарову машину от второго выстрела, рядом остановился танк командира роты. Не видел, как первым же выстрелом поднял он на воздух замаскированную немецкую пушку. Выбравшись из подбитого танка, перепуганный, с трясущейся челюстью, он кричал:

— Комиссара убило! Комиссара убило!..

7

В эту зиму мороз в Сибири лютовал. По ночам трещала земля. На дороге сами собой со щелканьем подскакивали глызы — замерзший конский помет. По утрам долго сизая дымка висела над селом, куржавила голые тополя, прясла. Воробьи до обеда не показывали носа из-под поветей.

Работать целый день на таком морозе было тяжело, Но Юра Колыгин готовился на фронт — со дня на день ждал повестку, поэтому стойко переносил всякие лишения, закалялся! Пятый месяц он работает трактористом в местной МТС. Не один он, Валька Мурашкин, Тимка Переверзев тоже на тракторах, с ним же в одной бригаде. Только Родика Шатрова отец не пустил, говорит: отдохни перед призывом. Но Родька все равно с утра до вечера пропадает в бригаде — разве можно от друзей отстать.

В военкомате им всем сказали: сейчас не до вас, берем только тех, кто служил в армии, дойдет черед — возьмем. Вот и ждут ребята этого череда, ни дома, ни в армии — так на распутьи пять месяцев и прошло. За неделю научились управлять трактором — заводить, включать и выключать скорости. Трактористы-то почти поголовно ушли на фронт. Остались женщины да вот такие, как они. Полдня на ремонте, а полдня по эмтээсовской ограде ездят — то подвозят комбайны в мастерскую, то буксируют отремонтированные тракторы, несколько раз даже за горючим ездили на станцию с цистернами. А по вечерам толклись на танцах в районном Доме культуры. Как ни пробирал мороз днем, вечером молодость брала свое — бежали в клуб.

Скучно и неопределенно жили ребята. Разве об этом они мечтали, заканчивая десятилетку! Уж если война, так надо воевать, а не отскребать в керосине старые ржавые детали, не кружиться на НАТИке по ограде и не щелкать счетами в жарко натопленной и прокуренной колхозной конторе.

Аля работала с матерью в колхозной конторе счетоводом.

Иногда она надувала губы:

— Из-за тебя, — говорила Юрке, — сижу здесь. Давно бы уже в Барнауле работала на заводе. Хоть бы фронту помогала, раз мама не пускает воевать, а то сидишь тут, как дура, даже в глазах рябит от этих цифр.

Но разве Юрка был виноват в этом! Он давно рвется на фронт. Но ведь не берут — что сделаешь. А они договорились, что Аля обязательно проводит его на станцию и только тогда уедет в Барнаул.

И однажды, в середине декабря, Юра пришел с работы днем. Не пришел, а прибежал.

— Мам! — закричал он еще с порога. — Повестка!

Мать как стояла у печки, так, не сдвинувшись с места, села на лавку, уронив ухват.

Но Юра не заметил этого. Он сбросил замасленную телогрейку, старенький свитер, закостеневшие, пропитанные керосином валенки, начал умываться, шоркать мочалом красные, с въевшимся в поры мазутом руки.

— Мне принесли, а Тимке с Валькой почему-то нет, — отфыркиваясь, говорил он. — Завтра в девять утра явиться в военкомат.

И только когда переоделся, подошел к матери, по-прежнему молча сидевшей на лавке.

— Ты, мам, не волнуйся. Все же идут на фронт, и не всех же убивают. А меня не убьют, вот увидишь!

Мать вроде бы только сейчас опомнилась, вскочила с лавки, засуетилась, вытирая концами головного платка вдруг прорвавшиеся слезы, забормотала:

— Конечно, сынок, конечно… Не всех же убивают… Может, сегодня вечером позовешь друзей своих, посидите. Я приготовлю что-нибудь… Ведь взрослые уж…

— Я об этом и хотел тебя попросить, мама, — смущенно проговорил Юра. -

В колхозную контору он впервые вошел не стесняясь, по-взрослому. Аля удивленно вскинула глаза. В конторе, как и всегда до войны, полно стариков. Они сидят на корточках у дверей, вдоль стен и нещадно курят махорку. Щелкают счеты. Все обратили внимание на юношу, оторвали головы от бумаг. Юра прошел прямо к Але, наклонился, шепнул, что наконец-то он получил повестку.

— Что случилось, Юра? — спросила Надежда Ивановна.

— Повестку получил, Надежда Ивановна, — громко ответил он Алиной матери. — Завтра утром — в армию. — И уже тише добавил — Отпустили бы Алю сегодня с работы.

— Конечно, конечно. О чем разговор, — поспешно согласилась она. — Аленька, иди. Я тут приберу бумаги у тебя.

И они пошли из конторы вдвоем, провожаемые вздохами и печальными взглядами. Все, кроме них понимали, что не на прогулку вызывают такой повесткой.