Солона ты, земля!

— Вон немец. Видишь? — указал Савин пальцем. Юрий приподнял повыше капюшон, но ничего не увидел. — Вот, рядом. Ходит. Видишь?

И Юрий разглядел совсем рядом мутный силуэт часового. Тот двигался, наверное, по траншее — вырисовывалась только его грудь и голова. Первый раз в жизни лейтенант видел живого немца так близко. Но Иван Савин прижал палец к губам, мгновенно развернулся на животе, и перед Юрием снова оказались его валенки.

Ползли еще медленнее. Теперь Юрий не спускал глаз с немца. Учащенно билось сердце. Вот это — война! А то воевал, ранили, а немцев даже издали не видел. Альке потом и рассказать нечего будет… Теперь внимание его троилось — хотелось лучше рассмотреть немца, закрепить как-нибудь на шапке уже раздражавший его капюшон и нужно было следить за валенками. Больше всего отвлекал капюшон — собиравшие его ребята забыли завязать на затылке тесемки, сам лейтенант понятия не имел об их существовании. Юрий не заметил, куда опять пропали у него из-под носа валенки. Он хватился, когда их уже не было. Что делать? Но понимал — надо ползти вперед и как можно бесшумнее. И с немца глаз спускать нельзя. Немец тоже вдруг куда-то делся — должно, пока Юрий оглядывался, присел в траншею… Справа и слева по-прежнему задумчиво, как шмели, летели трассирующие пули, короткими очередями татакали пулеметы. Вдруг перед лицом Юрия возникла голова Ивана Савина. Рядом — разведчики.

— Пошли обратно, — шепнул Иван. И все тут же растворились. Юрий полз изо всех сил, стараясь не отстать от валенок. Теперь он совсем скинул на спину капюшон. «Почему же не стали брать «языка»? Наверное, что-то помешало…» Валенки снова исчезли. Юрий подполз — траншея» Тоже свалился. Его кто-то поддержал. Следом, чуть не на голову, упал еще разведчик. «Значит, я не последний полз», — с благодарностью подумал Юрий. Молча шли по траншее, петляя по ходам сообщения. Наконец, у блиндажа комбата остановились. Ребята стали закуривать, кто-то (здесь все одинаковы — не отличишь) протянул лейтенанту кисет.

— Закури, лейтенант, после праведных трудов. — По голосу Юрий узнал Ивана Скрипченко.

Когда брал кисет, у того вздрагивали пальцы.

Из блиндажа, нагнувшись, вышел Иван Савин — на секунду его лицо осветила тусклая комбатовская лампадка. Иван заглянул каждому в лицо, словно обнюхивая, узнал Юрия.

— Товарищ лейтенант, зайди в блиндаж, посмотри, какого красавца мы привели — всем языкам язык!

Юрий удивленно раскрыл рот. Чуть не вырвалось: «Когда же успели?» Но сдержался, крякнул и молча шагнул за висевшую на входе плащ-палатку. Действительно — на нарах сидел перепуганный насмерть немец в темно-зеленой шинели и затравленно озирался.

Рыжий, длиннолицый, с благородным подбородком арийца, он никак не походил на гориллу, какими рисуют плакатах фашистских захватчиков.

Комбат, пожилой, небритый капитан в шубной безрукавке, протянул Юрию руку.

— Будем знакомы: капитан Табашников. А вы, значит, новый командир взвода разведки?

— Так точно. Лейтенант Колыгин.

— Значит, осваиваетесь? Везучий вы. С первого захода и — «язык». В разведке нужны только везучие. Не танкист, случаем? Нет? Жаль. А я все танкистов шукаю. Сам-то я из танкистов, а теперь вот попал в пехоту. Тоскую.

Лейтенант уже слышал много лестных отзывов от разведчиков об этом комбате. Рассказывали, что он якобы понижен в звании за какой-то ухарский танковый налет и переведен в стрелковую часть. А так, говорят, душа-человек! Разведчиков любит, помогает. «Надо будет поближе познакомиться с ним», — думал Юрий, шагая по дну балки к штабу полка.

Иван Савин догнал лейтенанта, взял под руку, заговорил немного растроганно:

— Ты у нас приживешься, лейтенант, это я тебе твердо говорю. Не трусливый ты и ребятам понравился. — Потом весело покосился на лейтенанта. — Хоть что-нибудь понял из того, как «языка» то взяли?

Юрий засмеялся.

— Откровенно сказать, нич-чего не понял.

Иван захохотал, запрокинул голову. Хлопнул лейтенанта по плечу.

— Значит, все идет нормально! Я первый раз когда ползал, до того закружился, что свои траншеи принял за немецкие и узбека в плен взял!.. С бруствера наставил на него автомат и шепчу: «Хэндэ хох!» А он глаза вытаращил и хлопает ими, ни папы, ни мамы, ни «ура», ни «караул». А потом меня сзади чем-то огрели и привели к ротному — думали, что я немец, раз по-немецки лопочу. Смеху потом было…

Скрипченко, шагавший впереди, обернулся.

— Ты, Иван, опять что-то сочиняешь?

— Ничего не сочиняю, — нехотя буркнул Савин. — Ты лучше посматривай, чтобы этот гусь не убежал.

Юрий думал: «Действительно, трудно понять, где он «сочиняет», а где правду говорит».

Савин помолчал, деловито добавил:

— Два-три раза еще сходим и все встанет на место!..

Так оно и произошло. Недели через две Юрий до того освоился, что уже спорил со старыми разведчиками, в каком месте немецкой обороны лучше брать очередного «языка». Разведчики привели еще двух пленных, одного из которых Юрий взял собственными руками.