Солона ты, земля!

— Не от одного меня. Чтобы район не плелся в хвосте, делали знаете что? Фиктивные квитанции выписывали на несданный хлеб и этим самым план выполняли.

— А как же потом сводили концы с концами?

— Это я не знаю.

— Ну, и ты шел на такие махинации?

— Вот я и говорю, сначала не шел, а потом не устоял. Вот и пить начал.

Сергей Григорьевич мельком глянул на Величко. Та смотрела на Лопатина удивленными глазами.

— Кому из председателей еще предлагал он такие махинации?

— Точно не знаю. Но, видимо, всем председателям крупных и крепких колхозов. Хитро делал. Никто же не поверит, что слабый колхоз план выполнил. А Кульгузкин, Тихомиров, я и еще кое-кто «выполняли». Это было вне подозрений.

Лопатин достал кисет, торопливо закурил. Не поднимая глаз на Новокшонова, добавил:

— Война потом все спишет… Так он говорил нам.

Когда Лопатин ушел, Сергей Григорьевич сел напротив Веры Ивановны и молча, озабоченно уставился на нее немигающим взглядом.

Зазвонил телефон. Нехотя поднялся, подошел к своему столу, снял трубку.

— Да… Я, — сердито рявкнул в трубку. И вдруг лицо у него просияло. — Конечно, конечно, сегодня приеду!..

Потом снова сел. Спросил Веру Ивановну:

— Что будем с ним делать?

— А я не знаю. На бюро надо. Там решат.

«Вот так, — крякнул Сергей Григорьевич. — Опять она тебе очки вставила, опять ты забыл, что уже не командир бригады, а секретарь райкома…»

— А все-таки, с каким мнением вы пойдете на бюро? Вашему отделу готовить этот вопрос.

— По-моему, под суд отдавать его не стоит. Человек он не пропащий.

— Ну, хорошо. Готовьте на следующее бюро. А я сейчас уеду в Михайловку. — И доверительно добавил — Друг детства из армии вернулся. Может быть, завтра я и не буду в райкоме…

5

На побывку приехал Костя Кочетов. Не в военной форме и погонах, какими привыкли сельчане встречать служивых, а в шикарном заграничном костюме, галстуке, лакированных туфлях явился он в Михайловку. У деда Леонтьича от обиды даже губы затряслись.

— Как же ты так, Костя? Воевал, говоришь, воевал, а ни погонов у тебя, ни орденов. Вон друзьяк твой Серега в полковники выслужился, на грудях полный иконостас — курице клюнуть негде…

Костя отшучивался:

— Что ты, дед, меня равняешь с Серегой. Он в армии служил, а я в тебя пошел — партизан.

— Все одно ордена должны быть.

— Ордена есть, дед. Четыре штуки. Только я их не ношу.

— Зря. Требуешь, что ли? Ордена они кровью добываются, ими требовать нельзя…

К вечеру пришел Николай Шмырев с Оксаной, потом явился Сергей. Долго обнимались, рассматривали друг друга.

— Ты, Серега, солидный стал. Прямо-таки настоящий хозяин района.

Едва сели за стол, Сергей сразу же спросил Костю о том, как погиб Аркадий Николаевич.

— Без меня это было. Я в самом логове немцев сидел — был партизанским резидентом в районном центре. А через две недели Ким погиб. Так нелепо погиб, что до сих пор не могу смириться. Шальной снаряд залетел к штабной землянке. Осколком и убило Кима.

Долго сидели молча. Каждый по-своему вспоминал Данилова. Не только Сергей, Костя с детства знал его — сколько помнил мать и деда, столько и его. Николай знал Аркадия Николаевича меньше, чем его друзья, но все равно и для него он с незапамятных времен был окружен ореолом святой непогрешимости и человеколюбия. Это чувство к нему перешло от отца, работавшего при Данилове председателем колхоза. И только, пожалуй, старому Леонтьичу — деду Охохо — трудно было в эту минуту определить, какие воспоминания остались у него от бывшего партизанского комиссара — давно в голове старика перепутались были и небылицы.

— Ну дак чо, ребяты, — первым нарушил молчание дед. — Светлая была головушка у Аркадия Миколаевича. Бывалыча когда партизанничали мы с ним в девятнадцатом годе, он тогда еще говорил — Ты, Пётра Левонтьич, есть наипервейший ерой в моем полку… Саблю тогда серебряную, снятую с плеча…

— Ты чего, чего опять?.. — одернула его Настя.

— А что, нельзя вспомнить хорошего человека?.. Давайте, ребяты, за упокой его души выпьем. Хоть мы с ним и неверующие оба, царствие ему небесное, все ж таки по русскому обычаю полагается выпить.

Сергей поддержал деда вполне серьезно:

— Не знаю, пьют или не пьют за упокой души комиссаров и секретарей райкомов, но чтобы вечная память об Аркадии Николаевиче сохранилась в народе, за это давайте выпьем, друзья.

Немного погодя Сергей продолжал:

— Книгу бы об Аркадии Николаевиче написать. Ничего у нас о героях гражданской войны на Алтае не написано. А чем, например, Коляда хуже Чапаева? Ничем. Вся и беда-то только в том, что не написали о нем вовремя хорошую книгу. А ведь Коляда питомец Данилова. Писать о Коляде — это значит писать прежде всего о Данилове. Без Данилова никак не представишь не только Коляду, но вообще и сколько-нибудь полную картину гражданской войны у нас на Алтае. Эх, если бы я умел, — я бы написал об Аркадии Николаевиче такую книжку, чтобы ею зачитывались все, как мы зачитывались Павкой Корчагиным.

— Книжка должна быть обязательно с прикраской, — заявил неожиданно Костя. — Если написать так, как было в жизни, это же совсем неинтересно будет читать.

— Это смотря какая жизнь.