Солона ты, земля!

Еще тогда, в степи, после проведенной вместе с Сергеем ночи она долго не могла поверить себе: уж не сон ли это был? Уехал утром Сергей — будто проснулась она, а кругом все по-прежнему, все так же размеренно живет Петуховка, как и вчера, как и десятки лет назад.

Ничего не сказал ей тогда Сергей на прощанье. Потом приезжал еще три раза. Уставший, с воспаленными от постоянного недосыпания глазами, он бывал в эти ночи шумно возбужденным и крепко засыпал лишь на заре, камнем бросив Кате в колени свою буйную голову. После уборки заехал однажды днем в школу, сказал: «Поедем на пленум». Посадил ее в машину и увез. И осталась она хозяйкой в четырехкомнатной пустой секретарской квартире.

В тот вечер Сергей, чуточку смущенный, водил ее по гулкому дому, говорил:

— Ты извини, Катя, что я не обставил квартиру к твоему приезду — просто минуты свободной нет. Вот деньги— он ногой открыл крышку лежавшего на полу чемодана, в котором среди белья были разбросаны пачки денег, — завтра возьмешь мою машину и с потребсоюзовским товароведом поедешь на станцию на межрайбазу, выберешь мебель и вообще всякую всячину, ну, эти самые… как их… шторки и эти всякие…

Катя засмеялась.

— Конечно, все сделаю, — успокоила она его. — Так же жить нельзя… Ты только дня на три-четыре уезжай куда-нибудь, не мешай мне. Ладно?

И когда Сергей Григорьевич, проводивший в эти дни советы МТС, вернулся домой, он даже попятился с порога — думал, по ошибке попал не в тот дом. В субботу собрались друзья: из Михайловки приехал Николай Шмырев с Оксаной, пришел предрика Урзлин с женой, Юра Колыгин с Алькой, приехала мать Сергея и родители Кати. Справили нечто вроде свадьбы. И окунулась Катя в бездонную радость. За все годы душевных мук выдавала ей сейчас судьба счастье щедрой мерой. Неслись дни, недели, месяцы, а счастья не убывало. Оно, как опара на дрожжах, росло, поднималось, заполняя ее всю. И хотя Сергей приходил с работы почти всегда поздно вечером, Кате было достаточно и тех двух-трех часов, которые он проводил с ней, ей достаточно было даже просто смотреть на него спящего, гладить его волосы, слышать рядом со своим лицом его размеренное глубокое дыхание. Спал он всегда крепко, как спит здоровый уставший человек.

Весной и особенно осенью, во время тяжелой хлебоуборки, Сергей сутками не бывал дома. Появлялся пыльный, измотанный, не в силах даже разуться. Несколько раз Катя разувала его уже спящего, сидя на диване.

— Сережа, разве можно так! — говорила она утром. — Побереги себя.

Он обычно молча ел, уставив глаза в одну точку. Иногда задумчиво ронял:

— Ты понимаешь, сколько хлеба на токах! — делая ударение на слове «сколько».

И этим было сказано все. В день, когда Алтай рапортовал о завершении хлебозаготовок, Сергей пришел домой рано — Катя была еще в школе, наколол дров, натаскал воды в баню и сам затопил.

Катя всплеснула руками, когда пришла:

— Не мог подождать? Я бы сама все сделала.

Он посмеивался довольный:

— Нашлись и посамей тебя… — Рассматривал Катю бодрую, жизнерадостную и даже чуточку незнакомую. — Мне кажется, я тебя целый год не видел.

— Оно так и есть, — улыбнулась укоризненно Катя. — Год живем, и год ты меня не видишь…

Потом он долго с наслаждением парился в бане, выгоняя из себя и простуду и накопившуюся усталость. Вернулся, выпил перед ужином стакан водки и, едва коснувшись головой подушки уснул. Спал до обеда следующего дня. После слонялся полдня по комнатам и к вечеру, не вытерпев, ушел в райком — за год сделал себе единственный выходной и тот не смог провести как следует.

Катя первый раз с грустью смотрела ему вслед. А потом это вошло в привычку: ни выходных, ни отпусков, домой приходил только ночью, видела она его только спящим. Ни зима, ни лето почти ничего не меняли в его образе жизни — он всегда одинаково был занят по горло.

2

Зимой сорок восьмого года в самую «глухую» пору дал секретарь райкома на несколько недель послабление своему партийному активу — не вызывал на обычные накачки, не ездил сам в МТС и в колхозы, не распекал председателей колхозов по телефону. Притаился район, замер. Никто не звонил и Новокшонову — не напрашивался, на внеочередную головомойку. И только Николай Шмырев не вытерпел, позвонил как-то.

— Ты что, не заболел случаем?

Сергей Григорьевич засмеялся.

— А что?

— Тихо стало в районе, как-то непривычно без шума.

— Ордена получили, вроде бы и шуметь-то на вас теперь неудобно…

— Нет, в самом деле — не болеешь?

— Здоров. Не беспокойся. — И вдруг оживился: — Слушай, мы завтра к тебе приедем с редактором на охоту. Зайцы водятся?

— Водятся, куда им деваться. Приезжайте, побродим по полям.

Дома Катя с обидой в голосе спросила:

— Может, меня возьмешь на охоту?

— А, правда! Поедем.

Пришлось взять и Альку…

Набродившись вволю по буеракам, вечером спорили в жарко натопленном доме Шмыревых.

— Ты как хочешь, Сергей, считай, — говорил громко Николай, — а все-таки эмтээс у нас неправильно используются. Почему они работают только в полеводстве?

— А ты что, хочешь, чтобы они тебе и коров доили?

— Коров подоим сами. А вот сено привезти, солому на тракторах не мешало бы.