Солоневич

Для выяснения характера отношений Водяницкой с Борисом в Курск был командирован сотрудник госбезопасности Бирстейн. Он поселился у агента «Вольта», соседа Водяницкой по коммунальной квартире, выдав себя за инженера, приехавшего в город по производственным делам. Когда Валентина ушла на работу, её комнату обыскали и обнаружили письма из Финляндии. В них Борис предлагал различные варианты налаживания связи со своей женой.

В одном из конвертов Бирстейн нашёл «заграничную» фотографию Бориса и черновик ответа Валентины с комментарием на неё: «Скажу по совести, ни галстук, ни смокинг тебе не идут. Носи лучше рубашки с отложным воротничком, в них ты прежний и очень неплохой Волк, а в этом костюме ты похож… (скажу потом когда-нибудь тебе на ухо). Жду от тебя более приличного физкультурного фото. Тебе посылаю мой „официальный“ снимок, сфотографироваться по-домашнему пока нет ни возможности, ни желания».

В последних своих посланиях Борис просил Валентину приехать в Москву в назначенное время, чтобы он мог из Гельсингфорса позвонить ей на телефонную станцию. Водяницкая дважды ездила в Москву, но её попытки дождаться звонка от Бориса закончились ничем. Он опоздал на эти, им же самим назначенные сеансы связи.

Известно, что наладить переписку с женой Борис надеялся с помощью РОВСа, однако открытки, переданные Фоссу для отправки его людьми «за чертополохом», до Ирины не дошли:

«Ириночка, любимая моя!

Когда я получу от тебя хотя бы несколько строчек? Хоть бы ты приехала в большой город, хоть по телефону повидались бы пока что! Крепко верю, что ты не забыла меня, и расстояния, годы и преграды не помешают нам опять быть вместе. Ласково, нежно и крепко целую тебя, Снегурочка, Лада. Всегда любящий и ждущий тебя

Кай».

«Милая Снегурочка,

получила ли ты мои письма? Неужели ты не можешь откликнуться? Я только изредка узнаю, что ты жива и здорова, но мне так хочется знать, чем ты живёшь и что думаешь делать дальше? Пожалуйста, найди время и возможность ответить мне через Толю, Валю или Фр. Ив. Очень буду ждать твоих строчек. Крепко целую и люблю, всегда твой

Kaù»[80].

Всё было напрасно. Борис упорно писал «в никуда». В книге «ГПУ и молодёжь» есть щемящие и провидческие строки: «Острая боль пронизывает моё сердце при мысли о том, что где-то далеко, в 12 000 километрах отсюда, в глубине Сибири, моя Снегурочка-Лада коротает свои одинокие дни в суровом советском концентрационном лагере. Водоворот мировой бури разметал нас в стороны, и Бог знает, когда мне опять доведётся увидеть „роковые белые носочки“, длинные русые косы и ясные глаза своего друга — жены… И доведётся ли увидеть вообще?»

Через десять месяцев после получения первого письма от Гучкова Солоневичи по-прежнему прозябали в Гельсингфорсе, а планы по совместному «разоблачению коммунизма» так и оставались планами. Тем не менее Иван всё еще надеялся на его помощь: