Соловей

Улыбка Рашель погасла.

– Ты не могла бы с ней поговорить?

– Поговорить-то я могу. Да только когда она кого-нибудь слушала?

– Вы делаете мне больно, – возмутилась Изабель.

Мужчина оторвал ее от стены и стремительно поволок по улице, она едва поспевала за ним. Когда, споткнувшись, она едва не упала, он резко дернул ее вверх и ухватил еще крепче.

Думай, Изабель. Он не в форме, значит, из гестапо. Плохо дело. И он видел, как она испортила плакат. Это считается саботажем или шпионажем? Или, может, сопротивлением немецкой оккупации?

Но это же не подрыв моста и не передача военных секретов англичанам.

Я просто художница… хотела подрисовать вазу с цветами… Никакая не V а просто вазочка. И не сопротивление вовсе, а всего лишь маленькая дурочка рисует на единственной бумаге, которую сумела разыскать. Я никогда в жизни не слышала о генерале де Голле.

А если они не поверят?

Мужчина остановился перед дубовой дверью с металлическим молотком в форме львиной головы. Стукнул четыре раза.

– К-куда вы меня ведете? Это что, черный ход в штаб-квартиру гестапо?

О допросах в гестапо ходили жуткие слухи. Говорили о пытках и издевательствах, но наверняка никто ничего не знал.

Дверь медленно отворилась, в проеме показался пожилой мужчина в берете. В толстых губах торчала самокрутка. Увидев Изабель, он нахмурился.

– Открывай! – прорычал тот, что притащил Изабель, и старик отступил с дороги.

Изабель втолкнули в прокуренную комнату. Дым стоял такой, что у нее глаза заслезились. Она узнала лавку, где торговали всякими мелочами, пуговицами, нитками, – ее недавно закрыли. Сквозь клубы сигаретного дыма Изабель разглядела пустые прилавки, сдвинутые к стенам; в углу приткнулась металлическая вешалка для шляп. Большое окно заколочено досками, а дверь, выходящая на рю Ла Гранд, изнутри забаррикадирована.

В комнате их ждали еще трое: высокий седеющий мужчина, одетый в какие-то лохмотья, стоял в углу; тут же сидел парнишка, а за кофейным столиком устроился симпатичный парень в рваном свитере, поношенных штанах и стертых башмаках.

– Кто это, Дидье? – спросил старик, открывший им дверь.

Изабель наконец-то посмотрела на своего похитителя. Высокий здоровяк, похожий на циркового силача, с мощным тяжелым подбородком.

Она выпрямилась, расправила плечи, чтобы казаться повыше, вскинула голову. Изабель понимала, что выглядит не слишком воинственно в своем простеньком ситцевом платье, но не собиралась доставлять им удовольствие, показывая свой страх.

– Застукал ее, когда мелом малевала V на немецких плакатах, – сообщил здоровяк Дидье.

Изабель стиснула кулак, пытаясь стереть следы мела, пока никто не заметил.

– Что скажете? – поинтересовался мужчина из угла. Главный, наверное.

– Нет у меня мела.

– Я видел.

– Вы не немцы! – Изабель решила использовать шанс, обращаясь к силачу. – Вы же французы, держу пари. А вы, – обернулась она к старику, – вы же мясник. – Мальчишку она решила игнорировать, но с жаром заговорила с парнем в поношенном тряпье: – Вы кажетесь изможденным и голодным, на вас одежда старшего брата или чья-то еще, уже выброшенная. Вы коммунист.

Он улыбнулся и сразу преобразился.

Но больше всего ее тревожил мужчина в углу. Главный.

Изабель решительно шагнула к нему:

– Вы похожи на арийца. Наверное, силой привели сюда остальных.

– Я знаю его всю свою жизнь, мадемуазель, – сказал мясник. – Воевал вместе с его отцом – и вашим – на Сомме. Вы ведь Изабель Россиньоль, да?

Изабель молчала. Это что, какая-то ловушка?

– Молчит, – усмехнулся коммунист. Поднявшись, он подошел к Изабель: – Молодец. Зачем вы нарисовали V на плакате?

Изабель вновь не нашлась что ответить.

– Я Анри Наварра. – Он остановился на расстоянии вытянутой руки. – Мы не немцы и не сотрудничаем с ними, мадемуазель. – Многозначительный взгляд. – Не все французы покорны и беспомощны. Итак, зачем вы портили немецкие плакаты?

– Ничего больше не могла придумать, – пролепетала она.

– В смысле?

– Я услышала речь де Голля по радио.

Анри коротко глянул на старика. Изабель заметила этот безмолвный стремительный диалог и окончательно убедилась, что главный здесь симпатичный коммунист Анри.

Тот снова повернулся к Изабель:

– Если бы вы могли сделать что-то еще… более существенное, вы бы решились?

– Что вы имеете в виду?

– В Париже есть человек…

– Точнее, группа людей, из Музея Человека… – поправил здоровяк.

– Мы не говорим больше, чем нужно, Дидье, – предупреждающе вскинул руку Анри. – Итак, этот человек, рискуя жизнью, издает памфлеты, которые мы можем распространить. Надо растормошить французов, тогда у страны появится шанс.

Анри достал из кожаной сумки, висевшей на спинке стула, пачку бумаг. В глаза бросался заголовок: «Да здравствует генерал де Голль!» Сам памфлет – это открытое письмо маршалу Петену с критикой капитуляции. И финальная фраза: «Мы поддерживаем генерала де Голля».