Соловей

– Да ну? Ладно, катись в Париж. Развлекайся, но помни, что ты бросила племянницу и сестру! – Вианна оглянулась на человека, наблюдавшего за тем, как грабят их дом. – С ним.

Четырнадцать

27 апреля 1995 года

Побережье Орегона

Чувствую себя индейкой, подготовленной к запеканию. Да, знаю, эти современные ремни безопасности отличная штука, но у меня от них развивается клаустрофобия. Я принадлежу к тому поколению, которое не впадает в панику от малейшей угрозы.

Помню, как это бывало в те времена, когда требовалось делать выбор. Мы знали, что рискуем, но все же рисковали. Помню, как неслась в своем стареньком «шевроле», утопив в пол педаль газа, попыхивая сигаретой, а из маленьких черных динамиков пел Элвис – Lawdy, Miss Clawdy, а дети перекатывались на заднем сиденье, будто кегли в боулинге.

Мой сын опасается, что я могу сбежать в последний момент, и, надо сказать, не без оснований. За последний месяц моя жизнь перевернулась с ног на голову. На заднем дворе моего дома красуется табличка ПРОДАЕТСЯ, а я уезжаю.

– Милая аллея, не находишь? – говорит он.

Уж такой он – заполняет пространство тщательно подобранными словами. Поэтому он очень хороший хирург. Точность и педантичность во всем.

– Угу.

Он сворачивает на парковку. Как и подъездная аллея, площадка окружена цветущими деревьями. Крошечные белоснежные лепестки устилают асфальт кружевом, словно полы в ателье модельера.

Мы еще и не остановились, а я уже начинаю нащупывать этот чертов ремень. В последнее время руки слушаются плохо, и это так раздражает, что ругательства из меня так и выскакивают.

– Я помогу. – Сын отстегивает защелку и успевает выскочить из автомобиля и открыть мою дверь еще прежде, чем я достаю сумочку.

Он подает руку и бережно помогает выйти. На коротком пути от машины до входа я вынуждена остановиться дважды, чтобы перевести дух.

– Деревья в это время года великолепны, – замечает он, пока мы тащимся через парковку.

– Угу.

Это сливы, цветы у них такие роскошно розовые, но я отчего-то вдруг вспоминаю цветущие каштаны на Елисейских Полях.

Сын легонько пожимает мою руку. Напоминание о том, что он понимает, насколько мне больно разлучаться с домом, который был моим убежищем почти полвека. Но теперь пришло время смотреть вперед, не оглядываясь.

На реабилитационный центр для пожилых пациентов.

Откровенно говоря, местечко выглядит недурно, ну, может, чересчур функционально – строгие ряды окон-близнецов, идеально выстриженные квадратики газона и американский флаг над входом. Длинное невысокое здание выстроено, наверное, в семидесятые, когда мир вокруг был на редкость уродливым. Два крыла огораживают центральный двор, где, вероятно, сидят в инвалидных креслах старики, подставив солнцу свои сморщенные лица. Слава богу, я поселяюсь не в восточной части здания, где расположены палаты с постоянным медицинским уходом. По крайней мере, пока. Я еще в состоянии ухаживать за собой, распоряжаться своей жизнью, спасибо большое, и у меня будет своя комната.

Жюльен придерживает для меня дверь, и первое, что я вижу, – это стойка регистрации, точь-в-точь как в любом пляжном отеле. Даже рыбацкая сеть с ракушками на стене висит. Видимо, на Рождество они втыкают в эту сетку украшения, а чулки развешивают по краю стойки. Точно, после Дня благодарения стены утыкивают веселенькие плакатики.

– Пойдем, мам.

Верно, чего тянуть.

Чем это тут пахнет? Пудинг из тапиоки и куриный суп с лапшой.

Диетическая еда.

Умудряюсь решительно прибавить шагу. Вот чего я никогда не умела делать, так это мешкать.

– Ну вот мы и на месте. – Сын открывает двери комнаты 317А.

Что ж, мило. Апартаменты, пусть и крошечные. Кухня в уголке у двери, за пластиковой стойкой обеденный стол и целых четыре стула. А дальше гостиная с диваном, двумя креслами, кофейным столиком и газовым камином.

Телевизор в углу новой модели, со встроенным видеоплеером. Кто-то – вероятно, Жюльен – даже поставил на полку кассеты с моими любимыми фильмами. Жан де Флоретт. На последнем дыхании. Унесенные ветром.

И мои вещи тут: на спинке дивана плед, который я связала; в шкафу – мои книги. В спальне на тумбочке с моей стороны кровати расставлены баночки с моими лекарствами – целая банда оранжевых пластиковых цилиндров. Моя сторона кровати. Забавно, как не меняются некоторые вещи после смерти супруга, – вот это, к примеру. Моя сторона кровати слева, хотя я сплю одна. Саквояж стоит в изножье, как я и просила.

– Ты еще можешь передумать, – ласково предлагает сын. – Поедем ко мне.

– Мы уже обсуждали это, Жюльен. У тебя своя жизнь. Ты не можешь беспокоиться обо мне ежедневно и ежеминутно.

– Думаешь, я буду меньше беспокоиться, если ты останешься здесь?