Соловей

Мальчик мой, я люблю его и знаю, как тяжело он воспримет мою смерть. Не хочу, чтобы он видел мое постепенное угасание. И чтобы его дочери видели это, тоже не хочу. Я знаю, каково это. Некоторые картины никогда не стираются из памяти. Пускай запомнят меня такой, как сейчас, а не той, кем я стану, когда рак завершит свою работу.

В гостиной сын усаживает меня на диван. Налив нам вина, садится рядом.

Я представляю, как все будет, когда он уйдет, и уверена, он думает о том же. Вздохнув, он тянется к своему портфелю, достает пачку конвертов. Вздох – это вместо слов, знак перехода. Он словно отмечает момент, когда я перехожу от одной жизни к другой. В этой новой, сокращенной, версии жизни мой сын будет заботиться обо мне, а не наоборот. И нам обоим неловко.

– Счета за этот месяц я оплатил. А с этим не знаю, что делать. Думаю, почти все надо выбросить.

Я беру у него письма, просматриваю. «Личное» письмо от оргкомитета Специальной Олимпиады… бесплатное предложение оценить ткань для навесов… напоминание от дантиста, что прошло полгода с момента последнего визита.

Письмо из Парижа.

Красные штампы, будто на почте его передавали из отдела в отдел или доставили не по адресу.

– Мам? – Жюльен наблюдательный. Ничего не упускает. – Что это?

Он тянется за письмом, я хочу удержать, не показывать ему, но пальцы не слушаются.

Распечатав конверт, Жюльен вынимает открытку. Приглашение.

– Тут по-французски. Что-то насчет Croix de Guerre. Это про Вторую мировую войну? Наверное, папе?

Ну конечно. Мужчины всегда уверены, что война касается только их.

– В углу приписка от руки.

Guerre. Слово наваливается на меня, расправляет свои черные крылья и становится таким огромным, что я не в силах отвести взгляд от открытки. Против воли я беру в руки приглашение. На встречу passeur в Париже.

Они хотят, чтобы я приехала.

И значит, мне придется вспомнить обо всем – о совершенных мной ужасных поступках, о тайне, которую хранила, об убитом мной человеке… и о том, другом, кого на самом деле следовало убить?

– Мама? Что такое passeur?

С огромным трудом мне удается выговорить:

– Это человек, который помогал другим людям во время войны.

Пятнадцать

Сопротивление начинается, когда задаешь себе вопрос.

А потом задаешь тот же самый вопрос другим.

Ремко Камперт

Май 1941-го

Франция

В ту субботу, когда Изабель уехала в Париж, Вианна была очень занята. Она стирала белье, затем развешивала его, дергала сорняки в огороде, собирала ранние овощи. В конце долгого дня она устроила себе «дамский салон» – приняла душ и вымыла голову. И, когда вытирала волосы, услышала стук в дверь. Всполошившись, бросилась открывать, на ходу застегивая пуговицы. С влажных волос еще капало.

За дверью стоял капитан Бек – в полевой форме, с запыленным лицом.

– Герр капитан. – Она убрала со щеки влажную прядь.

– Мадам, мы с товарищами рыбачили сегодня. Я принес наш улов.

– Свежая рыба? Как мило. Хорошо, я пожарю ее для вас.

– Для нас, мадам. Вас, меня и Софи.

Вианна все смотрела на Бека, на рыбу в его руках. Она знала, что Изабель не приняла бы такого подарка. Друзья и соседи тоже отказались бы. Еда. Из рук врага. Гордость требует отвергнуть подношение. Это всем известно.

– Я ее не украл и не отобрал. Никто из французов не имеет на нее больше прав, чем я. Нет никакого бесчестья в том, чтобы принять это в подарок.

Он прав. Это рыба из реки. Он ее не конфисковал. Принимая рыбину, Вианна ощутила весомость своих резонов.

– Вы редко оказываете нам честь разделить трапезу.

– Теперь все по-другому, – сказал он. – Когда ваша сестра уехала.

Вианна посторонилась, впуская его в дом. Как всегда, он снял фуражку, едва переступив порог, и направился к себе. Пока не услышала щелчок запирающейся двери, Вианна и не осознавала, что по-прежнему стоит на месте с рыбиной в руках, завернутой в свежий номер Pariser Zeitung – немецкой газеты, выходившей в Париже.

Развернув на кухне сверток, Вианна увидела, что рыба уже выпотрошена и почищена. Она поставила на огонь тяжелую чугунную сковороду, щедро налила масла. Когда кубики картофеля зарумянились, а лук карамелизовался, она посолила и поперчила рыбу и положила ее на сковородку с краю. Соблазнительные ароматы заполнили дом, и Софи тут же примчалась на запах, притормозив там, где раньше стоял кофейный столик.

– Рыба… – почти благоговейно выдохнула она.

Вианна ложкой раздвинула овощи и переместила рыбину в центр сковороды. Поджаристая кожица зашипела, капельки масла на ней запузырились. В самом конце Вианна выложила в сковороду несколько ломтиков консервированных лимонов, и ароматный сок пропитал блюдо.

– Ступай скажи капитану Беку, что ужин готов.

– Он будет есть с нами? Тетя Изабель не смолчала бы. Перед отъездом она строго-настрого наказала мне не смотреть ему в глаза и не оставаться с ним в одной комнате.

Вианна вздохнула. Призрак сестрицы тут как тут.

– Он принес нам рыбу, Софи, и он живет здесь.

– Да, мама, я знаю. Но…