Соловьев и Ларионов

Пауза. К Зоиной манере опускать всяческие вводные Соловьев уже начинал привыкать. Достраивать звенья цепочки, приведшей ее к тому или иному высказыванию, Зоя считала делом собеседника. Точнее, она ничего не считала. Об этом она просто не задумывалась.

– Воронцов был стар, и она завела себе еще одного любовника. Молодого корнета… Это ливанский кедр, – Зоя подошла к раскидистому дереву и погладила его неохватный ствол. – Всё здесь посажено по распоряжению Воронцова.

Кора ливанского кедра состояла из крупных, словно только что приклеенных плиток. По ним бегали такие же крупные муравьи. Метрах в двух от Зоиной руки сидела белка. Рыже-коричневая ее шубка сливалась со стволом, что делало белку почти незаметной. Чуть подрагивал изогнутый хвост. Белка не убегала, оставаясь на месте усилием воли.

– Однажды Воронцов застал их обоих в постели, – теперь Зоя обращалась только к белке. – Когда корнет выскочил из спальни, прикрывшись простыней…

Зоя оторвала руку от ствола, и белка тут же спрыгнула на траву. Мгновение она сидела там, словно раздумывая над услышанным. Соловьев поманил ее движением пальцев.

– Ты замечала: у белок судорожные движения?

Он подошел было ближе, но животное, по примеру корнета, скрылось за ближайшим кедром.

– Венгерка думала, что Воронцов ее сейчас застрелит, – взгляд Зои обрел непреклонность. – Венгерка знала его темперамент. Но он позвонил в колокольчик и сказал прислуге: «Помойте мадам и смените простыни».

Зоя подошла к Соловьеву вплотную и прошипела ему прямо в губы:

– С этого дня она его воз-не-на-ви-де-ла.

Зоя стояла так близко, что не поцеловать ее было невозможно. Это был длинный изматывающий поцелуй, полный благодарности за информацию о Воронцове[52].

Пройдя мимо пруда с лебедями, они оказались у Большого хаоса – величественного нагромождения камней, свезенных сюда по распоряжению Воронцова. Перепрыгивая с валуна на валун, Зоя стала забираться всё выше. Соловьев нехотя последовал за ней. Он тщательно примеривался к каждому прыжку, но несколько раз нога его скользила. Он упорно не спрашивал Зою об их сегодняшних планах. Ее молчание и это нелепое перемещение в камнях начинали его раздражать. Когда пологий подъем закончился, Зоя остановилась. Продолжать лезть вверх было бы безумием. Так казалось даже Зое.

Они сели на один из камней. Солнце давно уже спряталось за деревьями, но камень был теплым, почти горячим. Вокруг не было ни души. Сидя на камне в столь странном месте, на фоне сгущающихся сумерек, Соловьев почувствовал себя заблудившимся. От присутствия подруги легче не становилось. Скорее – наоборот.

Они стали спускаться вниз, когда уже почти стемнело. Из врученной Соловьеву сумки Зоя достала фонарик и направила его свет на ближайшие валуны. Соловьев, чьи глаза перед этим привыкли было к темноте, окончательно потерял ориентацию. Фонарик искажал форму камней. Едва заметные вмятины казались из-за угла подсветки огромными впадинами, в то время как настоящие щели между камнями Зоиным лучом совершенно игнорировались. Всё это усугубляла причудливая игра теней: показывая Соловьеву направление, Зоя время от времени взмахивала фонариком. Соловьев придерживал болтавшуюся на плече сумку и мало верил в благополучный спуск. Когда они все-таки спустились, он был совершенно мокрым.

Внизу фонарик оказался гораздо полезнее. Он обнаруживал внезапно выросшие деревья (час назад их здесь не было), змеившиеся по тропинкам корни, а также – валуны, разбросанные тут и там неутомимым Воронцовым. На одном из валунов Зоин фонарик выхватил из мрака бронзовую табличку. Валун был надгробным памятником воронцовской собаке. Через минуту они увидели ее призрак. Метрах в десяти – там, куда фонарик почти не доставал, – стояло неопределенное четвероногое существо. В его инфернальном взгляде отражались остатки Зоиного света. Судя по росту, животное могло быть даже котом.

Соловьев давно уже понял, куда они идут. Может быть, уже тогда понял, когда Зоя впервые упомянула о продолжении поисков. Собственно говоря, и фантазии здесь особенной не требовалось. Дома у Тараса они всё подробно осмотрели. Если и было что искать в дополнение к найденному (где, помимо дома, может что-либо хранить такой человек?), делать это оставалось лишь на его рабочем месте. При свете вышедшей луны место работы Тараса открылось во всем своем ориентальном великолепии. Это был Воронцовский дворец, вид снизу.

Искатели рукописей перелезли через ограду и поднялись ко дворцу-кентавру. Свернув за угол, оказались в английской его части, которая Соловьеву особенно нравилась. Он не был здесь ни разу, но на улочке, ведущей к главному входу, свободно ориентировался даже ночью. На этом узком пространстве была снята добрая половина советских исторических фильмов. Соловьев почувствовал себя немного д’Артаньяном. Человек европейского образа мыслей, он предпочел бы попасть во дворец именно с этой стороны.