Соловьи

В это время дверь из сеней приоткрылась, на кухню стремглав влетела серая, очень пушистая кошка, с ходу подлетела к ногам Елены Сергеевны и, выгибая спину, стала потираться возле ее ног, а через порог ступила дородная, пожилая Настасья Иванна. Увидя гостя, она дородно и поклонилась.

— Вечер добрый, — сказала она и взглянула на Елену Сергеевну.

— Сейчас будут готовы, — отвечала на ее взгляд Елена Сергеевна и обратилась к Павлу Матвеичу: — Ну что же, оставайтесь и вы с нами ужинать.

При других обстоятельствах Павел Матвеич, может быть, и остался бы, такое не раз с ним раньше бывало; может быть, и уехал бы не тут же после ужина, а наутро попытался бы только уехать, такое бывало раньше у него. Но тут он почувствовал какую-то неловкость, ну вроде что-то еще недостаточной подготовленности для этого, и заторопился уходить. Он взял под мышку решето, откланялся и вышел, и Настасья Иванна вслед оглядела его с ног до головы.

Ехал он в Порим задумавшись, мысленно насвистывая, и только однажды, видимо в лад своим думам, сказал вслух:

— Так держать!

Сашка подумал, что это относится к нему, оглянулся на седока и ответил:

— Конечно, так держать. А то куда же еще? Другой дороги нету.

Павел Матвеич расхохотался.

Всю зиму, до самой весны, он не видел Елену Сергеевну. И не потому, что не было возможности видеть ее. А потому, что вдруг «заколодило» Павла Матвеича, потому, что вдруг он стал думать: а надо ли «вживаться»? В эту зиму эта болезнь опять схватила его за сердце и сделала больным. Правда, был случай однажды, когда грузовые машины накатали уже по снегу дорогу и ездил он в третье отделение совхоза — Медвешкино по совхозному распорядку делилось теперь на три отделения, — и решил он было из этого отделения, то есть из самой середины села, махнуть к дому через ближний конец и заскочить к Елене Сергеевне, как бы на всякий случай отдать визит вежливости. Но предупредил Сашка, сказав:

— Сёдни доктор-то, должно, в Белынь али еще куда поехала, утресь видал в автобус садилась.

— А тебе она что? — спросил Павел Матвеич и почувствовал, как что-то неприятное шевельнулось у него под ложечкой.

— Мне-то? — отвечал на вопрос вопросом Сашка. — А мне-то чего? Мне нет ничего! А то чего? Мол, видел садилась, и все.

И сам повернул не на ближний конец, а на прямую дорогу, что к Пориму накоротке бежала.

Вот так было. Судите сами, много ли поводов было у Павла Матвеича рассчитывать на успех и сказать себе: «Да, она, только одна она».

Зимою он с большим увлечением занимался делами совхоза и колхозов вверенного ему куста. Все то, что совершилось с ним там, в областном городе, уже улеглось, не тревожило. Решение свое: «Так держать!», которое он принял тогда, когда ему предложили ехать на работу в Кремнёво и он ожил духом и поднялся в своих глазах, он считал правильным. «Так держать! — говорил он себе тогда властно. — Так держать! Зажать себя в жомы, и ни в сторону от дела».

Ему даже понравился тот деловой ритм в работе, который взяло с первого дня в сельских хозяйствах пяти довольно больших районов управление. Как будет строиться работа управления на селах и в хозяйствах дальше, этот вопрос его в те поры не интересовал.

«Что будет — то будет, — решил Павел Матвеич. — А я покуда получаю куст и надо засучивать рукава».

И он их засучил. Он воспользовался советом начальника, человека средних лет, агронома по образованию, недавнего руководителя как-то мало себя показавшей на деле опытной областной сельскохозяйственной станции, Орлова, Ивана Акимыча, в том смысле, чтобы присматриваться не только к хозяйственной практике белынских колхозов и хозяйств «вверяемого ему куста», а, как говорил Иван Акимыч, и «разумно влиять на нее», «прощупывать почву» для организации более крупных хозяйств из соседствующих колхозов, находить пути «целесообразной организации хозяйств», в «основу которой придется положить прежде всего производственный фактор». Он советовал стремиться выявить на будущее «предпосылки» для создания таких хозяйств на научной основе, в которых все «элементы хозяйства» тесно связывались бы с «природными факторами».

— Поясняю, — говорил Иван Акимыч. — Природный фактор — это почвы, микроклимат, состояние почв, наконец угодья и то, подо что все это пригодно. Соображайте, изучайте, прикидывайте, представляйте в управление, — напутствовал он Головачева перед отъездом в Порим.

Павлу Матвеичу не очень понравилось, как говорил Орлов. «Ну что это — «производственные факторы», «природные факторы», «разумное влияние», «целесообразная организация», — что он, отчет, что ли, пишет? Туман один. Над этим ли надо думать? Сказал бы проще — нужно то-то и то-то, делать так-то и так-то, и было бы ясно. А он — «присматривайтесь», «представляйте…»

Павел Матвеич не любил неясности. Иван Акимыч, которого до этого знал только понаслышке, ему не понравился. Ум Павла Матвеича, привыкший к «ясным действиям», вытекавшим из указаний, разъяснений, дополнений, инструкций, не терпел неопределенных и неясных предынструкций. Павел Матвеич потому и не хотел понимать Орлова, потому он и не нравился ему.