Соловьиное эхо

За лесом лес и за горами горы,
За темными лилово-голубые,
И если долго к ним приникнут взоры,
За бледным рядом выступят другие.

Здесь темный дуб и ясень изумрудный,

А там лазури тающая нежность…
Как будто из действительности чудной
Уносишься в волшебную безбрежность.

И в дальний блеск душа лететь готова,

Не трепетом, а радостью объята,
Как будто это чувство ей не ново,
А сладостно уж грезилось когда-то.

Октябрь 1856

Римский праздник

Не напевай тоскливой муки
И слезный трепет утиши,
Воздушный голос! – Эти звуки
Смущают кроткий мир души.

Вокруг светло. На праздник Рима

Взглянули ярко небеса —
И высоко-неизмерима
Их светло-синяя краса.

Толпа ликует, как ребенок,

На перекрестках шум и гул,
В кистях пунцовых, бодр и звонок,
По мостовой ступает мул.

В дыханье чары мимолетной

Уже ласкались вкруг меня
И радость жизни беззаботной,
И свет безоблачного дня.

Но ты запел – и злые звуки

Смущают кроткий мир души…
О, не зови тоскливой муки
И слезный трепет утиши!

Конец 1856 или начало 1857

Еще майская ночь

Какая ночь! На всем какая нега!
Благодарю, родной полночный край!
Из царства льдов, из царства вьюг и снега
Как свеж и чист твой вылетает май!

Какая ночь! Все звезды до единой

Тепло и кротко в душу смотрят вновь,
И в воздухе за песнью соловьиной
Разносится тревога и любовь.

Березы ждут. Их лист полупрозрачный

Застенчиво манит и тешит взор.
Они дрожат. Так деве новобрачной
И радостен и чужд ее убор.

Нет, никогда нежней и бестелесней

Твой лик, о ночь, не мог меня томить!
Опять к тебе иду с невольной песней,
Невольной – и последней, может быть.

1857

Бал

Когда трепещут эти звуки
И дразнит ноющий смычок,
Слагая на коленях руки,
Сажусь в забытый уголок.

И как зари румянец дальный

Иль дней былых немая речь,
Меня пленяет вихорь бальный
И шевелит мерцанье свеч.

О, как, ничем не укротимо,

Уносит к юности былой
Вблизи порхающее мимо
Круженье пары молодой!

Чего хочу? Иль, может статься,

Бывалой жизнию дыша,
В чужой восторг переселяться
Заране учится душа?

1857

«На стоге сена ночью южной…»

На стоге сена ночью южной
Лицом ко тверди я лежал,
И хор светил, живой и дружный,
Кругом раскинувшись, дрожал.

Земля, как смутный сон немая,

Безвестно уносилась прочь,
И я, как первый житель рая,
Один в лицо увидел ночь.

Я ль несся к бездне полуночной,

Иль сонмы звезд ко мне неслись?
Казалось, будто в длани мощной
Над этой бездной я повис.

И с замираньем и смятеньем

Я взором мерил глубину,
В которой с каждым я мгновеньем
Все невозвратнее тону.

1857

Шиллеру