Соловьиное эхо (сборник)

Фет был окрылен. Пожалуй, теперь можно рискнуть – издать поэтический сборник! Пока без подписи – на титульном листе будут обозначены первые буквы имени и фамилии автора – А. Ф. Назвать же сборник следует покрасивее. К примеру, «Лирический пантеон». Пантеоном у древних греков и римлян назывался храм, посвященный богам. К тому же литературные сборники и альманахи часто увенчивало это торжественное слово – пан-те-он!

Еще после первого курса, летом, когда Фет проводил каникулы в Новоселках, он подумывал об издании сборника. В Новоселках он влюбился в молоденькую гувернантку Елену, влюбился счастливо – девушка ответила ему взаимностью. С нею Фет и поделился мечтами о первой книжке. Когда каникулы у Фета кончились, Елена вручила ему свои сбережения – триста рублей – на издание сборника…

И вот, найдя издателя, Фет стал ждать выхода книжки. Имея дело с неопытным, начинающим поэтом, издатель не торопился.

Только в конце 1840 года Фет наконец держал в руках свою первую тоненькую книжку.

Но ко времени выхода «Лирического пантеона» он во многом был уже другим поэтом. В сборнике преобладали подражательные, надуманные стихи, которые впоследствии он даже не решался перепечатывать. А теперь Фет старался писать о самых обычных, но дорогих сердцу предметах и событиях. Аполлошу, его первого слушателя, стихи друга приводили в восхищение. Ведь, в сущности, они рождались у него на глазах. Однажды друзья просидели на своих стареньких антресолях целый вечер, такой по-зимнему долгий. Тишину нарушал только осторожный скрип половиц, доносившийся снизу, с «родительского» этажа да однообразная песенка кота, свернувшегося у теплой печной стенки. Григорьев томился от скуки и вздыхал:

– Помилуй, братец! Чего стоит эта печка, этот стол с нагоревшей свечою, эти замерзлые окна! Ведь это от тоски пропасть надо!..

Спустя некоторое время Фет, уткнувшийся в свою заветную тетрадь, поднял голову. Глаза его блестели. Он протянул через стол тетрадь. Аполлоша схватил ее и стал разбирать торопливые, небрежные каракули товарища: «Не ворчи, мой кот-мурлыка…»

Григорьев забегал по комнате, повторяя стихи и размахивая в такт руками. Словно это он сам написал восемь коротеньких строчек, в которых уместилась вся его неясная юношеская печаль…

В другой раз, таким же зимним вечером, Фет оторвался от надоевшей книги, встал из-за стола, подошел к окну и прижал маленькие, изящные ладони к стеклу, щедро изукрашенному морозом. Когда руки, пылавшие от жары натопленных комнат, охладились, он отнял их от стекла и сквозь оттаявший причудливый отпечаток оглядел привычный григорьевский двор.

Знакомую плакучую березу посеребрил иней, и она оказалась такой трогательно-прекрасной в стихотворении «Печальная береза…».

Фет любил домашний уют, потому что рано познал чувство заброшенности вдали от родного дома, от ласковых женских рук, от доброго человеческого участия. Он дорожил преданностью Аполлона, теплом григорьевского дома и с нежностью вспоминал минуты душевного покоя, слишком редко выпадавшие на его долю в собственном детстве.

Чуткому Аполлону герои стихотворения «Кот поет, глаза прищуря…» казались живыми. Он твердил в упоении: «Боже мой, какой счастливец этот кот и какой несчастный мальчик!..»

Случайный гость

Летом 1844 года, распрощавшись навсегда с университетом, молодой выпускник Афанасий Афанасьевич Фет поехал домой, в Новоселки. Свидания с родными редко приносили ему радость; теперь он застал мать неизлечимо больной.

Его ожидало серьезное поручение – поездка в Германию, к родственникам матери.

Очутившись за границей, Фет смотрел вокруг себя спокойно и холодно, лишь мимоходом подмечая подробности европейского быта. Ничто особенно глубоко не западало ему в душу, напротив, в думах своих он неизменно уносился в Россию, погружался в прошлое, гадал о дальнейшей судьбе.

Дома он начал уже приобретать известность как оригинальный поэт. Журналы охотно печатали его стихи, среди знатоков литературы у него появилось много поклонников, влиятельные университетские профессора к нему благоволили… Но они не могли вернуть ему дворянского звания и фамилии Шеншин! А с этим он смириться не мог. И принял твердое решение – пойти на военную службу. По закону чин офицера должен был вернуть ему родовую фамилию и принадлежность к дворянству.

Пока же здесь, в Германии, он чувствовал себя случайным гостем. Приглянувшийся пейзаж обращал его мысли к родине, к оставшейся позади юности. И хотя на дворе стоял август, безмятежное небо над немецким городом Франкфуртом-на-Майне напоминало ему о весне, обо всем таком далеком, но душевно близком.

В стихотворении «Весеннее небо глядится…», кроме названия реки, никаких особых примет чужой страны нет. Поэт поглощен собственными переживаниями, душу ему разбередила музыка – родственница поэтического вдохновения.

Но воздушный рой образов приходит в движение не только под воздействием «силы чудесной» поющих скрипок. В душе поэта живет своя музыка, она может заговорить без всякого толчка извне, выражая себя на тончайшем языке «крылатых звуков» лирики.