Солженицын и колесо истории

Но теперь понятны становятся некоторые недомолвки и неувязки. Решение Бюро Секретариата о Большове и редкол[легии] принято, как видно из протокола, вследствие обсуждения письма Твардовского Федину. Но письмо-то было о поэме! А в решении – о поэме ни полслова! Теперь понятен подтекст. При обсуждении говорилось: поэма Тв[ардовского] появилась за рубежом против воли автора. Но надо найти виновных. В Отделе культуры (ЦК КПСС. – С.Л.) существует мнение, что поэма ушла из редакции. Пора укреплять редакцию и вывести ненадежных тов[ари[щей. Такова примерно была логика, а Тр[ифоныч] и все мы не понимали ее и действовали опрометчиво, о чем теперь могу только сожалеть. <…>

28.11.70

У Реформатских. Тимофеев-Ресовский[135]. Его рассказ о Лубянке, «коллоквиях» там. Не пытали (пытали на Матр[осской] Тишине), но на интеллиг[ентного] ч[елове]ка действует сильно нехватка сна. Днем спать нельзя. Ночью – с 11 до 7 – строго. В 11.15 – к следователю, и возвращение в камеру – без четверти семь. Следов[атель] давал папиросы – по пачке. Разочарование в работе органов – ничего не знали. Студенты-математики, профессор-историк.

В Бутырках – тоже коллоквий – с Исаичем. Тим[офеев] читал курсы генетики и совр[еменной] физики (принцип дополнительности и проч.).

В лагере (Карлаг?) ели кукурузн[ые] початки и миска баланды на день (стебли свеклы и верхние гнилые капустн[ые] листья в супе). Там «коллоквий» – 18 чел[овек]. Выжило – двое. Перед смертью священ[ник] читал лекцию за 3 дня – «О непостыдной смерти». <…>[136]

30. III.70

<.. > Никто на съезде[137] так и не сказал ни полслова ни о Солженицыне, ни о нас. Будто сомкнулись волны – и даже кругов на воде не видно.

Какой-то рязанец, кажется, Родин, подстерег Трифоныча у колонны и стал, будто исповедуясь и оправдываясь, объяснять, почему он проголосовал за исключение Солженицына, хотя и не хотел этого. <.. >

1. IV.1970

Обедали с Шимоном в «Центральном». К концу обеда пришел А.Т., встречавшийся с Беллем. Говорит, что Беллю будто бы предполагалось дать в этом году Нобелевскую премию, но он просил, чтобы ее получил Солженицын.

Трифоныч говорит, что съезд РСФСР ждал апелляции от Солженицына и будто бы она была бы удовлетворена. Сомнительно. <…>

9. IV.70

С утра неприятное, раздраженное письмо от Исаича[138]. Я сам виноват, доверительно говорил о нем с Р[…], а они разнесли.

Днем встретился с А.Т. Он неожиданно утешил меня: «Да я сто раз говорил, что он стал надменен – не надо прощать нашим гениям такие выходки».

Относительно сплетен, идущих из редакции, о которых он уже слышал, А. Т. тоже рассудил по-своему: «Не принимайте близко к сердцу, это они Вам честь делают, если говорят, что из-за Вас «Новый мир» погиб». <.. >

<…> Солженицын написал мне уже первое свое письмо в той манере «либерального торквемадства», над которой так желчно смеялся Щедрин: «соблаговолите…» и проч.

Такое впечатление, что своим первым письмом он «задирался», набивался на ссору, как опытный дуэлянт. Может быть, второе письмо уже сидело в его голове, когда он писал прицепку – первое?

«Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых….»[139]

23. IV.70

<.. > Вечером – письмо от Исаича, полное раздражения и несправедливых нападок. Я заболел от этого письма.

24. IV.70

Весь день под впечатлением письма Солженицына. И это он, человек, о котором я писал и которого так любил всегда? Мелко, гадко – и все со слуха, из вторых рук, – какая-то истерика.

С А. Т. сидели вечером в «Будапеште». Он рассказал, что встретился с Лукониным[140] – Луконину предлагают заведовать поэзией в «Новом мире». «Если будут платить ставку – пойду, мне за машину надо выплачивать». – «А куда ты идешь, ты не подумал?» – «Нет, а что?»

С[офья] Х[анаровна] принесла сегодня днем – копию письма Полевого – Косолапову. Редкий по цинизму документ. Подписывается: «Теперь Ваш». Говорили о письме Солженицына. А.Т. гневался и уверял меня, что сам ему напишет. «Вы его не знаете, а я его давно раскусил, этакий квасец. Ему надо давать отпор». <.. >

27. IV.70

Отправил измучившее меня письмо Исаичу. Все это ужасно, но есть и что-то доброе: случай изложить мое понимание того, что произошло в «Новом мире» последние месяцы. Конечно, не такой бы ценой – но это уже парадокс Винера. (В кибернетике: определил желание, не оговорив последствий.)[141]

3. V.70

Сережа заболел свинкой, и никуда мы не поехали. Только стал поправляться, и настроение мое наладилось, мир воцарился в доме – новое письмо от Исаича – неприятнее старого. Теперь уже бранит журнал и мои статьи.

Верно сказал Трифоныч, напомнив стихи, переведенные Маршаком:

Вскормил кукушку воробей,
Бездомного птенца,
А он возьми да и убей
Приемного отца…

5. V.70