Солженицын. Прощание с мифом

В «Архипелаге» А. И. Солженицын нарисовал страшную картину лагерной жизни, которая отнимала у заключенных не только все время, но и все силы. В эту жизнь на восемь лет предстояло погрузиться и ему. Как же началось его хождение по мукам? По утверждению Натальи Алексеевны, обосновавшись на новом месте, ее муж написал ей письмо. В нем говорилось, что «он думает всерьез заняться изучением английского языка, просит привезти ему побольше чистой бумаги, карандашей, перьев, чернил в чернильницах-непроливайках, английские учебники и словари» (11).

Такое впечатление, что Александр Исаевич попал не за колючую проволоку, а в дом отдыха. Оказывается, хождение по мукам он начал с командирской должности — его назначили «сменным мастером глиняного карьера» (12).

«В конце августа, — отмечала Н. А. Решетовская, — муж писал, что с командирской должности уже слетел», «но в перспективе метил все-таки попасть “на какое-нибудь канцелярское местечко. Замечательно было бы, если удалось…”» (13). «Но я даже из Ростова не успела приехать, как адрес переменился. Тетя Вероника прямо на вокзале ошарашила меня: “Саня уже в самой Москве”» (14).

9 сентября Александра Исаевича перевели из Нового Иерусалима в лагерь № 121, который находился в Москве на Калужской заставе. Сейчас это Ленинский проспект, д. 30, площадь Ю. А. Гагарина (15)

По прибытии на новое место А. И. Солженицын был назначен «заведующим производством». Комментируя это назначение, он пишет: «Прежде меня тут не было и должности такой» (16). Получается, что ее создали специально для него. В связи с этим он поселился не вместе со всеми заключенными в лагерном бараке, а в так называемой «комнате уродов», в которой вместе с ним жило еще пять «придурков» (так в лагерях именовали заключенных, занимавших «теплые местечки») (17).

В новой должности А. И. Солженицын пробыл недолго. Сменился начальник лагеря, начались кадровые перестановки, и «на вторую неделю (т. е. не ранее 16 — не позднее 23 сентября — А.О.), — пишет Александр Исаевич, — меня с позором изгнали на общие» работы. Так он стал маляром. Однако, несмотря на «позор», его оставили в «комнате уродов» (18). А «как-то ночью», вспоминает А. И. Солженицын, увели одного из ее обитателей, бывшего нормировщиком, «не теряя времени, я на другое же утро устроился помощником нормировщика» (19). Когда это произошло, Александр Исаевич не указывает, но поскольку, по его же словам, он не успел овладеть «малярным делом», есть основания думать, что на общих работах он не задержался (20). Зато в новой должности пробыл до середины июня 1946 г. когда его перевели то ли в плотники, то ли в паркетчики (21).

В «Архипелаге» «придурки» подразделены на две группы: зонных и производственных (22). «Трудно, трудно, — пишет А. И. Солженицын, — зонному придурку иметь неомраченную совесть. А еще ведь вопрос — и о средствах, какими он своего места добился. Тут редко бывает неоспоримость специальности, как у врача (или как у многих производственных придурков). Бесспорный путь — инвалидность. Но нередко покровительство кума» (23).

Кличка «кум» в местах заключения обозначает офицера, который обязан следить за настроениями в лагере и по этой причине имеет осведомителей из числа заключенных. Подчеркивая, что покровительство «кума» открывало путь к занятию должностей зонных «придурков», Александр Исаевич тем самым дает понять, что к нему это не относилось, так как он принадлежал к числу производственных «придурков».

Однако администрация лагеря нуждалась в том, чтобы иметь «глаза и уши» не только в зоне, но и за ее пределами.

И в «Архипелаге» мы можем прочитать, как однажды на Калужской заставе пригласил к себе лагерный «кум» Александра Исаевича и предложил ему стать осведомителем (24).

А. И. Солженицын не датирует эту встречу, но отмечает три детали: 1) «зима» и «вьюга» за окном (25), 2) «еще года не прошло от моего следствия» (26) и 3) вопрос кума: «Как я привыкаю к лагерю» (27), который имел смысл только в самом начале пребывания за колючей проволокой. Это дает основание датировать данную встречу началом зимы 1945 г.

Я не имею на этот счет собственного опыта, но с чужих слов мне известно несколько фактов вербовки. Один случай относится ко времени войны, когда человека вербовали, используя чисто патриотические чувства и мотивируя сделанное предложение необходимостью борьбы с немецкими диверсантами. В другом случае человек уже в мирное время был поставлен перед выбором: или отвечать за связь с эмигрантской организацией Народно-трудовой союз (НТС), которой, как я думаю, у него не было, и его специально подставили, адресовав на его имя из-за границы посылку с энтээсовской литературой, или же помочь установить, кому она в действительности могла быть адресована. И в одном, и в другом случае отказаться от сотрудничества было почти невозможно.