Солженицын – прощание с мифом

И сам А.Т.Твардовский, и вся редакция были возмущены. «10 февраля, – пишет Александр Исаевич, – когда уже решено было снятие Лакшина-Кондратовича-Виноградова, пришел и я в это столпотворение» (41). Из дневника А.И.Кондратовича явствует, что был он в редакции «Нового мира» и на следующий день (42). Если верить А.И.Солженицыну, он пытался убедить А.Т.Твардовского не поддаваться эмоциям (43). Однако сам А.Т.Твардовский в этот же день на вопрос А.И.Кондратовича о цели визита А.И.Солженицына ответил совершенно иначе: «Занят своими делами. Мы его не интересуем» (44). 12-го Александр Трифонович подал в оставку (45). 13-го Бюро Секретариата Правления СП СССР приняло ее и назначило новым главным редактором журнала другого литературного чиновника Валерия Алексеевича Косолапова (46). В редакции «Нового мира» об этом стало известно 19 февраля (47), А.Т.Твардовскому официально объявили о его отставке еще позже, 25-го (48).

Можно по-разному оценивать «Новый мир», однако по истечении времени даже А.И.Солженицын вынужден был признать, что редактируемый А.Т.Твардовским журнал являлся лучшим советским литературным журналом того времени (49). К этому необходимо добавить, что тогда он представлял собою один из духовных центров либеральной оппозиции в СССР.

Разгромив его, руководство партии не решилось открыто встать под знамена консерватизма. Более того, началась кампания против «Молодой гвардии» (50). Правда, борьба с ним велась иначе с «Новым миром». Хотя в ноябре 1970 г. состоялось специальное заседание Секретариата ЦК, посвященное «Молодой гвардии» (51) и ее главный редактор А.В.Никонов тоже был отправлен в отставку (52), однако новым редактором стал его заместитель А.Иванов (53). Был отправлен в отставку и выведен из ЦК КПСС директор издательства «Молодая гвардия» Ю.Мелентьев (54). Прошло немного времени, и его назначили сначала заместителем министра культуры Российской Федерации, а затем и министром (55).

15 ноября 1972 г. в «Литературной газете» появилась статья исполнявшего обязанности заведующего Отдела пропаганды ЦК КПСС А.Н. Яковлева «Против антиисторизма» (56). Характеризуя ее, А.Л.Янов пишет: «Яковлев развернул огромную, поистине устрашающую панораму проникновения русофильства во все области литературы и общественных наук, начиная от «истерических писаний Шевцова» до Советской энциклопедии. Он обнаружил русофильство в историографии, в беллитристике, в поэзии, в литературоведении – всюду. Очень осторожно, но тем не менее настойчиво старался он создать впечатление невиданной – со времен разгрома всех партийных оппозиций – диверсии враждебной идеологии, особенно опасной тем, что она практически помогает буржуазной пропаганде разжигать национальные противоречия в СССР» (57).

На публикацию «Литературной газеты» самиздатовский журнал «Вече» ответил статьей «Борьба с так называемым русофильством, или путь государственного самоубийства» (58). Прошло еще некоторое время, и А.Н.Яковлев был отправлен послом в Канаду (59). Это свидетельствует, что сторонники консервативно-патриотического направления продолжали пользоваться влиятельной поддержкой в партийных верхах.

На финишной прямой

Несмотря на то, что зимой 1969-1970 гг. вдохновение снова вернулось к Александру Исаевичу, время от времени ему приходилось отвлекаться от работы.

“В начале 1970” года, пишет А.И.Солженицын, приехала Э.Маркштейн, “привезла окончательную и всеохватывающую форму доверенности на Хееба, которую я опять-таки подписал, да второпях…Лиза (от Элизабетт, названная нами Беттой), Фриц Хееб (“Юра” – от юриста) и Никита Струве (Никита – Николай – Коля) составили…желаемый заграничный треугольник. В эти три точки и направлялись теперь все мои нелегальные письма и от них троих получались” (1).

5 марта 1970 г. Фриц Хееб опубликовал за границей заявление о том, что запрещает без разрешения А.И.Солженицына публикацию его произведений (2). Чтобы оценить значение этого заявления нужно вспомнить дело Ю.М.Даниэля и А.Д.Синявского. Характеризуя этот шаг, О.Карлайл пишет: «Тот беспрецедентный факт, что Солженицын позволил открыто огласить свое решение доверить дело западному юристу, произвел огромный переполох. То был первый случай, когда советский писатель переходил все границы дозволенного в своих взаимоотношениях с Западом. Официальное сообщение Хееба вызвало шок за пределами СССР и одновременно чувство страха за дальнейшую судьбу Солженицына. В Советском Союзе тоже наблюдалось смятение. Но тем не менее что-то удержало советскую власть от расправы над писателем» (3).