Солженицын – прощание с мифом

В «крошечный Кавендиш» хлынули журналисты. Здесь к своему удивлению они обнаружили не только усадьбу, обнесенную забором, что, оказывается, по словам самого же Александра Исаевича, «было здесь необычно и вызывающе», но и, что уж совсем казалось невероятным, «нитку колючей проволоки», протянутую над забором «вдоль проезжей дороги» (13). В результате в средствах массовой информации появились сенсационные известия, что высланный из Советского Союза лауреат Нобелевской премии сам заточил себя в «новый ГУЛаг» (14).

Как явствует из воспоминаний А.И.Солженицына, строительство продолжалось до конца 1976 г. (15). Призываюший своих современников к самоограничению, сам Александр Исаевич не ограничился ремонтом старого здания, бывшего на купленном им земельном участке. «В Кавендише утверждают, – писал Оливье Руйан, – что Солженицын потратил около 650 тысяч долларов на то, чтобы воспроизвести на территории своего лесистого владения русские пейзажи. У него есть собственный тенисный корт (мечта детства…). Построен трехэтажный деревянный дом, православная часовня. Сохранился старый склад: он превращен теперь в библиотку. На полках этой библиотеки – тысячи томов» (16).

Характеризуя рабочий быт А.И. Солженицына, Клод Дюран писал: «Порой он спит всего лишь три часа и все время проводит в своем рабочем домике, где оборудовал себе небольшую спальную комнату и кухню. Иногда он пишет 14 часов в день…, а вечер проводит с семьей. Всякий раз, когда Александр Исаевич Солженицын заканчивает написание определенного количества страниц, он передает их одному из сыновей, который несет их Наталии и Екатерине. Те в свою очередь печатают их на кормпьютере. Первый этаж рабочего дома служит подсобной библиотекой, второй – кабинетом, Там находится несколько столов, каждый из них предназначен для работы над одной книгой или частью книги. Третий этаж, он меньше первых двух, находится на уровне крон деревьев. Это этаж возвышенных мыслей. Здесь писатель находится среди листьев и света, когда его посещает вдохновение или когда он должен обдумать самые глубокие философские сюжеты» (17).

Только уединившись в штате Вермонт, Александр Исаевич снова сосредоточился на «Красном колесе». Здесь, пишет он, «за это лето в прудовом домике я написал весь столыпинско-богровский цикл» к уже изданному роману «Август Четырнадцатого» (18). Речь идет о главах 8-я и 60-73-й, посвященных П.А.Столыпину (19). В начале 1977 г. была написана глава «Этюд о монархе», после чего принято решение сделать роман двухтомным (20).

Стремясь не привлекать к себе внимания, осенью 1976 г. А.И.Солженицын снова побывал в Нью-Йорке, посетил Кулумбийский университет, «поработал еще в архиве Магеровского» (21). В Нью-Йорке в последний раз встретился с Е.Г.Эткиндом (22). Затем в студенческие каникулы «неделю» провел в Йельском университете (23).

По утверждению А.И.Солженицына, в результате знакомства с американскими архивами, особенно с архивом Гуверовского института, в его представлениях о русской революции произошел радикальный переворот.

«…хотя уже сорок лет я готовился писать о революции в России, – отмечает он, – вот в 1976 наступило 40 лет от первого замысла книги – я только теперь в Гувере – в большом объеме, в неожиданной шири – получил, перещупывал, заглатывал материал. Только теперь обильно его узнавал – и, по мере как узнавал, происходил умственный поворот, какого я не ожидал…Я был сотрясен. Не то, чтобы до сих пор я был ревностный приверженец Февральской революции или поклонник идей ее, секулярный гуманист, – но все же 40 лет я тащил на себе всеобще принятое представление, что в Феврале Россия достигла свободы, желанной поколениями, и вся справедливо ликовали, и нежно колыхали эту свободу, однако, увы, увы – всего 8 месяцев, из-за одних лишь злодеев – большевиков, которые всю свободу потопили в крови и повернули страну к гибели» (24).

И далее: «А теперь я с ошеломлениеем и уже омерзением открывал, какой низостью, подлостью, лицемерием, рабским всеединством, подавлением инодумающих были отмечены и иссоставлены первые же, самые «великие» дни этой будто бы светоносной революции и какими мутными газетными помоями все это умывалось ежедневно. Неотвратимая потерянность России – зазияла уже в первые дни марта. Временное правительство оказалось еще ничтожнее, чем его изображали большевики…(25).