Солженицын – прощание с мифом

Еще более удивительно в этом отношении Определение военной коллегии Верховного суда СССР о реабилитации А.И.Солженицына: «Из материалов дела видно, что Солженицын в своем дневнике и в письмах к своему товарищу Виткевичу Н.Д., говоря о правильности марксизма-ленинизма, о прогрессивности социалистической революции в нашей стране и неизбежной победе ее во всем мире, высказывался против культа личности Сталина, писал о художественной и идейной слабости литературных произведений советских авторов, о нереалистичности многих из них, а также о том, что в наших художественных произведениях не объясняется объемно и многосторонне читателю буржуазного мира историческая неизбежность побед советского народа и армии и что наши произведения художественной литературы не могут противостоять ловко состряпанной буржуазной клевете на нашу страну» (22)

Итак, по мнению Военной коллегии Верховного суда СССР, главное место в переписке А.И.Солженицына и Н.Д.Виткевича занимала не критика И.В.Сталина как теоретика и военачальника, а критика «художественной и идейной слабости литературных произведений советских авторов».

Три источника и три совершенно разные характеристики криминальной переписки. Особенно поразительно расхождение между двумя официальными документами.

Из беседы с Н.Д.Виткевичем:

– Переписка велась через полевую почту. Неужели не боялись?

– Она же имела конспиративный характер.

– Ваша конспирация была слишком прозрачной.

– Ну…думали свобода слова.

– У нас?

– Нам все равно нечего было терять. Смерть постоянно висела над нами.

– У Вас может быть, но Александр Исаевич был далеко от передовой.

Новое затруднение с ответом.

– Ну…просто лезли на рожон» (23).

В чем же заключалась конспиративность этой переписки?

Если верить ее корреспондентам, несмотря на «ребяческую беззаботность», у них хватило ума не упоминать И.В.Сталина под своим именем. В беседе со мной 8 января 1993 г. Н.Д.Виткевич заявил: «Сталина мы называли Пахан» (24). О том, что в своей переписке они «поносили Мудрейшего из Мудрейших», «прозрачно закодированного» ими «в Пахана» А.И.Солженицын пишет как в «Архипелаге» (25), так и в автобиографической поэме «Дороженька» (26)

Тому, кто хоть немного знаком с той эпохой, трудно представить себе критическую переписку о И.В.Сталине, в которой последний фигурировал бы под своей фамилией. Еще более невероятно обозначение его в подобной переписке кличкой «Пахан». И дело не только в настроениях и условиях того времени. Если бы И.В.Сталин действительно упоминался в переписке под такой кличкой, то, независимо от ее содержания, тогда этого было достаточно для привлечения авторов писем к ответственности, так как подобная кличка означала не только оскорбление верховного главнокомандующего, главы партии и государства, но и характеристику существовавшего политического строя как преступного по своему характеру. Абсурднее конспирацию вряд ли можно вообразить.

Обратимся теперь к «Резолюции № 1» (27).

Во время встреч с Н.Д.Виткевичем я трижды просил его раскрыть содержание этого документа и объяснить, почему он так странно назывался, всякий раз Николай Дмитриевич искусно уходил от ответа (28). Более «откровенным» в этом отношении оказался А.И.Солженицын:

«…Я, – утверждает он, – не считаю себя невинной жертвой, по тем меркам. Я действительно к моменту ареста пришел к весьма уничтожающему мнению о Сталине, и даже с моим другом, однодельцем, мы составили такой письменный документ о необходимости смены государственного строя в Советском Союзе» (29).

«“Резолюция” эта, – читаем мы в «Архипелаге», – была – энергичная сжатая критика всей системы обмана и угнетения в нашей стране» (30). Раскрывая характер этой критики, Александр Исаевич уточнял, что советская система характеризовалась в названном документе как феодальная (31). А затем «Резолюция № 1» «как прилично в политической программе, набрасывала, чем государственную жизнь исправить» (32). К сожалению, ни Н.Д.Виткевич, ни А.И.Солженицын не раскрыли конкретное содержание своей программы «исправления» «государственной жизни» (33). Далее, если верить А.И.Солженицыну, в «Резолюции» говорилось: «Наша задача такая: определение момента перехода к действию и нанесение решительного удара по послевоенной реакционной идеологической надстройке» (34). Завершалась «Резолюция» словами: «Выполнение всех этих задач невозможно без организации» (35).