Ранее уже были высказаны сомнения относительно достоверности нарисованной им картина литературного творчества за колючей проволокой. Напомню только одну деталь. Долгое время он повторял, что невозможность для узника ГУЛАГа записывать сочиненное заставляла его заниматься
Запутался Александр Исаевич и в своей ссыльной конспирации. Первоначально он утверждал, что вернулся к обычному литературному творчеству весной 1954 г., когда Н.И.Зубов научил его делать тайники, затем стал датировать этот факт весной 1953 г., наконец, перенес его на осень того же года. Чему же верить? Очень сомнительной представляется история с бутылкой из-под шампанского. А если бы А.И.Солженицын действительно отправил из заброшенного в степи казахского поселка свои крамольные рукописи в Соединенные Штаты Америки на имя А.Л. Толстой, на этом вся его подпольная литературная деятельность и закончилась бы.
Описывая свое возвращение из ссылки, Александр Исаевич сообщает, что вслед за ним по почте прибыли три посылочных ящика, которые выслал ему Н.И.Зубов из Кок-Терека. Что было в них в них, Александр Исаевич, как опытный конспиратор, умалчивает, но подготовленный им читатель уже догадывается, что это были ящики с двойным дном и в них, конечно же, находились крамольные рукописи (14). Но вот перед нами фрагменты из дневника Л.З.Копелева за 1956 г., из которых явствует, что свои рукописии А.И.Солженицын привез из ссылки в обычной сумке (15).
В «Теленке» рассказывается о том, как осенью 1965 г. он, «угрожаемый автор», «скрывался» от КГБ на даче К.И.Чуковского, как именно в это время здесь появилась вернувшася из Парижа Н.И.Столярова. «Мы, – пишет Александр Исаевич, – сделали вид, что незнакомы, и Корней Иванович снова знакомил нас» (16). Вот, что значит конспирация. Н.И.Столярова не оставила описания этого эпизода, но он нашел отражение в дневнике К.И.Чуковского, который позволяет не только датировать эту встречу – 1 октября – но и проверить искренность Александра Исаевича. «Вчера, – гласит запись в дневнике Корня Ивановича, – была милая Столярова, привезшая мне подарки от Вадима Андреева. Она оказалась секретарем Эренбурга.
Для чего же Алексанжру Исаевичу понадобилось освещать этот эпизод
иначе? Чтобы читатель лишний раз убедился, каким опытным конспиратором он был: ведь он скрывал от К.И.Чуковского не знакомство с секретарем И.Г.Эренбурга, а тот единственный канал связи, который был у него тогда с зарубежьем.
Подобный характер имела его конспирация и зимой 1965-1966 и 1966-1967 гг. на хуторе под Тарту. «Обе зимы, – пишет Александр Исаевич, – так сходны были по быту, что иные подробности смешиваются в моей памяти…В семь вечера я уже смаривался, сваливался спать. Во втором часу ночи просыпался, вполне обновленный, вскакивал
Когда должен работать подпольный писатель? Конечно же, по ночам.
Но вот какая незадача. И Х.Сузи, приезжавшая на хутор по выходным дням, и Н.А.Решетовская, которая провела там полторы недели, свидетельствуют, что по ночам Александр Исаевич спал, как все, и работал тоже, как все, днем (19). К тому же, по свидетельству Натальи Алексеевны не то, что ночью, но даже в сумерках работа осложнялась, так как имевшаяся в доме лампочка испускала очень слабый свет (20). И это вполне обьяснимо: ведь речь идет не о городской квартире, а о хуторе.
Если одни виды конспирации существовали только на бумаге, то другие, хотя действительно использовались, но были рассчитаны не на КГБ, а на окружающих. Вспоминая свою переписку с А.И.Солженицыным врач Эммануил Владимирович Орел пишет: «У меня хранится несколько писем и открыток от Солженицына…Ни на одном из них нет ни обратного адреса, ни фамилии отправителя. Привычка старого зэка к конспирации” (21). Спрашивается, а что в данном случае нужно было конспирировать? Ведь переписка, судя по воспоминаниям, имела самый невинный характер.
Другой такой же эпизод. Александру Исаевичу нужно послать в редакцию «Нового мира» свою повесть «Раковый корпус», на которую у него уже был заключен договор с журналом. Что сделал бы на его месте обычный неискушенный в конспирации писатель. Пошел бы на почту и отправил рукопись, указав свой домашний адрес. Не таков был Александр Исаевич. Послал, пишет он, «Раковый корпус» «якобы из рязанского леса» (22)