Солженицын. Прощание с мифом

Можно было бы ожидать, что, встретившись, Александр Исаевич и Николай Дмитриевич прежде всего обменяются сведениями о том, как они оказались за колючей проволокой. Однако увидившись после длительной разлуки, они ни словом не обмолвились о причинах и обстоятельствах их арестов. Более того, если верить Н. Д. Виткевичу, на эту тему они вообще не говорили ни в шарашке, ни после выхода на волю. Никогда (22).

«В… первую зиму шарашки — 1947–1948, — читаем мы в воспоминаниях Л. З. Копелева, — арестанты размещались в двух комнатах на третьем этаже… На втором этаже основные лаборатории» (23).

«В закрытом НИИ связи, — вспоминал Николай Дмитриевич, — я работал в вакуумной лаборатории, изготавливал первые отечественные кинескопы для телевизоров. Через коридор в акустической лаборатории работал Солженицын, изучая особенности звуков при прохождении теле– и радиоканалов» (24).

К этим словам необходимо сделать небольшое уточнение. Первоначально А. И. Солженицыну была доверена техническая библиотека, но «зимой 48–49 гг., — писал Л. З. Копелев, — шарашку передали новому хозяину — МГБ. Начальником стал Антон Михайлович В.» (25). Произошли кадровые перестановки и только после этого Александра Исаевича перевели из библиотеки в акустическую бригаду (26).

Акустическую бригаду в то время возглавлял инженер-экономист Александр Михайлович П. (27). По свидетельству Л. З. Копелева, несколько позднее бригада «была включена в новосозданную акустическую лабораторию, начальником которой стал Абрам Менделевич Т. — он же помощник начальника Института по научной части» (28).

«Абрам Менделевич Т.» — это, по всей видимости, Авраам Менделевич Трахтман (р. 1918). Закончив в 1941 г. Московский электротехнический институт связи, он до 1950 г. работал в Центральном НИИ связи, а в 1950–1996 гг. — в НИИ-885 (с 1963 г. — это НИИ приборостроения, с 1990 г. — Российский НИИ космического приборостроения) (29).

В то время, как Александр Исаевич осваивался в шарашке, Наталья Алексеевна с осени 1945 г. училась в аспирантуре МГУ и регулярно посещала мужа как до его отъезда в Рыбинск, так и после возвращения из Загорска. В 1947 г. срок ее пребывания в аспирантуре подошел к концу, и хотя к этому времени она не только не завершила работу над диссертацией, но и была иногородней, ее оставили в университете (30). 23 июня 1948 г. она защитила кандидатскую диссертацию (31), но через год, 6 июня 1949 г., ее неожиданно уволили (32). Формально за то, что, уходя с работы, не закрыла окно и дверь в лаборатории. Через некоторое время этот приказ был отменен, и ей позволили уволиться по собственному желанию (33). Однако она вынуждена была оставить не только университет, но столицу (34). Причина этого, по свидетельству Натальи Алексеевны, заключалась в том, что только к лету 1949 г. отделу кадров университета стало известно, кто ее муж. Не помогло и оформление развода (35).

Покинув Москву, осенью 1949 г. Н. А. Решетовская стала доцентом Рязанского сельскохозяйственного института (36), а через некоторое время возглавила здесь кафедру химии (37). Обосновавшись на новом месте, она получила две комнаты в трехкомнатной коммунальной квартире в 1-м Касимовском переулке и перевезла сюда свою мать Марию Константиновну (38).

А пока Н. А. Решетовская улаживала свои дела, в марфинской шарашке произошло следующее событие. Как пишет Л. З. Копелев, «поздней осенью 1949 года» он был вызван к Антону Михайловичу, который ознакомил его с записью нескольких подслушанных органами госбезопасности телефонных разговоров. В ходе одного из них неизвестный сообщил в американское посольство, что в США направлен советский разведчик для получения сведений об атомной бомбе, и указал возможное место его встречи со своим американским партнером (39).

Для идентификации голоса этого неизвестного и установления его личности срочно была создана специальная секретная лаборатория, научным руководителем которой стал Л. З. Копелев. О том, как развивались события дальше, мы имеем две версии.

По одной из них, исходящей от Л. З. Копелева, «в первый же день» он познакомил с полученным им заданием А. И. Солженицына (40). «Солженицын, — вспоминал Лев Зиновьевич, — разделял мое отвращение к собеседнику американцев. Между собой мы называли его „сука“, „гад“, „блядь“ и т. п.» (41). Установив общность взглядов в данном вопросе, Л. З. Копелев привлек Александра Исаевич к выполнению этого государственно важного и сверхсекретного задания (42). В результате на свет появились «два больших толстых тома», которые содержали «отчет о сличении голосов неизвестных А-1, А-2, А-3, А-4 (три разговора с посольством США и один с посольством Канады), неизвестного Б. (разговор с женой) с голосом подследственного Иванова», позволившем изобличить изменника (43).