Сомнамбула

Начав с внешнего осмотра, он перевернул тело на живот и проверил затылок. Ничего любопытного, кроме одной мелочи. Чтобы проверить себя, Лебедев разгладил Квицинскому волосы. Ошибки быть не могло.

– Надо же… Ну, пусть так, – пробормотал Аполлон Григорьевич.

По привычке он запоминал все, а потом сразу составлял протокол. В этот раз и протокол не был нужен. Что ж, тем лучше. Перевернул тело на спину. Проведя надрез и осмотрев сердце, легкие, желудок, Лебедев набрал в пробирки материал для проведения анализов. И без них картина была ясна. Большой опыт говорил, что ничего странного нет. Однако Аполлон Григорьевич испытал необычное беспокойство: как будто в этой смерти было нечто нетипичное, неправильное, с чем еще не сталкивался.

22

Набережная реки Мойки

Знаменитый «Донон» располагался невдалеке от Дворцовой площади. Устраивать здесь торжественные обеды и праздничные банкеты считалось хорошим тоном или высшим шиком – в зависимости от того, для какого сорта публики было торжество. Впрочем, пообедать в свое удовольствие было еще приятней. Недешевая кухня ресторана ценилась в Петербурге и гремела на всю империю не менее, чем московский «Славянский базар» или «Эрмитаж». В старой столице все-таки брали за образец вкусы купцов, а в столице Северной замахивались куда выше: на Париж и прочую Европу.

В этот час в «Дононе» было пустынно. Поздние завтраки давно закончились, а вечерние обеды еще не думали начинаться. К Ванзарову вышел метрдотель Мельпе, благообразный и манерный господин, готовый услужить гостю в любых его желаниях. Гастрономических, разумеется. Однако гость не желал ни водки, ни коньяку, ни вина, ни шампанского, ни настойки, ни салатов, ни закусок холодных или горячих, ни почек, ни ростбифа, ни де-воляй, ни осетрины, ни икры черной паюсной, ни даже пирожных с кремом и свежей клубникой. Он вообще не желал ни есть, ни платить, а предъявил счет. Причем оплаченный.

Мельпе только взглянул и сразу вспомнил вчерашний ужин, только не решался выдавать маленькие секреты гостей. Ванзаров быстро убедил его, что выдавать придется. Прикинув, что водить за нос сыскную полицию себе дороже, метрдотель стал словоохотлив. Он сообщил, что господина, заказавшего отдельный кабинет, видел, пожалуй, впервые. Во всяком случае, у них гость настолько редкий, что не запомнился. И видеть его больше не желают. Приехал он раньше дамы и сразу потребовал три бутылки шампанского. Официант видел, как он опустошил бутыль из горлышка. Гусарам такое позволительно, но не штатскому человеку в дорогом костюме с брильянтовой заколкой в галстуке.

Вскоре появилась дама. Он приказал подать ужин, которого хватило бы на пятерых. После чего потребовал оставить их одних. Официанты в ресторане вышколенные, ко всему привычные, особенно что касается отдельных кабинетов.

Прошло немного времени, как из кабинета стали раздаваться крики. Официант заглянул и увидел, что господин пытается сорвать с дамы платье, чему она противится. Между ними шла борьба, как вдруг она вцепилась ему зубами в ухо. Господин закричал и выпустил даму. Она стремглав выскочила из кабинета и выбежала из ресторана. Господин грязно выругался, потребовал еще шампанского, после чего оставался в кабинете не менее полутора часов, выпил три бутылки и расплатился по счету. Причем не оставил на чай ни копейки. В отместку официант не стал звать ему извозчика, он сам оделся и поплелся по Мойке.

Слова Мельпе подтверждали счет на триста рублей, чего даже в «Дононе» хватило бы на веселье небольшой компании.

– Что за дама была с ним? – спросил Ванзаров.

– Не могу знать… Впервые вижу…

– Дорогая бланкетка?

Излишне прямой вопрос заставил метрдотеля смущенно кашлянуть.

– Нет… Наверняка нет… Поверьте, у нас глаз наметан.

Этому глазу можно было верить. Дамы, зарабатывающие любовью, в ресторане примелькались. Ванзаров попросил описать неизвестную. Моментальным портретом Мельпе не владел, да и вообще не слишком умел различать лица. Он сообщил, что дама еще молода, не старше двадцати пяти лет, роста среднего, волосы черные, вьющиеся, довольно красива, если не сказать жгучая красавица. Довольно худощава. А вот одета не слишком модно: платье простое, кажется, застиранное. Из украшений – рубиновые серьги. Больше метрдотель ничего не смог добавить.

– Полагаете, актриса?

Подумав, Мельпе покачал головой.

– Не тот тип. Актрисы так себя подают… А эта держалась скромно, глаза опустив. Но я бы сказал… знаете, на кого она похожа?

– Революционерка-бомбистка?

– Избави Бог! – испугался метрдотель. – Я бы сказал, что она… Цыганка. Да-да, это покажется странным, и одета не так, никаких этих шалей, юбок и монист. Но поверьте моему слову: она цыганка…

Поверить слову было чрезвычайно трудно. Какие дела могли быть у Квицинского с цыганами? Логика это отвергала.

– Почему так решили? – только спросил Ванзаров.

– Глаз у нее цыганский. Так и прожигает до сердца, – излишне искренно ответил Мельпе.

А сердцу Ванзарова ничего не оставалось, как встретить испытание. Никаких дел, чтобы оттянуть визит еще немного, не осталось. Как ни тяжко, но ехать придется.