Сомнамбула

Невзрачный господин уселся, куда ноги донесли – так он устал. Он был на виду объекта слежки, но это его уже мало беспокоило. Подбежавшему половому заказал чаю с холодной закуской, да поживее, времени мало. Половой обещал мигом. Сняв черную фуражку-московку, господин остался в пальто, так озяб. Он старательно глядел в окно, в отражении стекла наблюдая за объектом, как вдруг рядом грохнуло шумно и звонко. Господин повернул голову. Около стола валялся поднос и осколки разбитой посуды. Половой поднялся с колен и громким голосом стал стыдить его: дескать, как не совестно делать подножку. Шум господину был не нужен. Он попытался утихомирить полового, но Бобрин разошелся, взывал к совести, требовал платить за бой и звал полицию. Господин полез в карман, чтобы заткнуть половому рот купюрой, но тут, как из-под земли, объявился неизвестный, который сунул книжечку департамента полиции и потребовал проследовать в участок для пресечения безобразного поступка. Полицейский в штатском от слов перешел к делу, и не успел хулиган опомниться, как его выдернули из-за стола и потащили к выходу. Локоть его держал стальной захват, половые провожали руганью.

Отойдя от окон трактира, Ванзаров толкнул пойманного к решетке канала, как приговоренного к расстрелу ставят к стенке.

– Кто послал? – спросил он.

Вопрос, заданный спокойным тоном, заставил стянуть с головы фуражку и смять в руках.

– Не серчайте, Родион Георгиевич, не по злу, а совсем обнищал, – ответил человек, улыбаясь жалко и просительно. – Взял грех на душу, знал, что тем и кончится… Нельзя своих водить.

Небритое лицо, по которому сложно составить мгновенный портрет, было смутно знакомо. Приглядевшись, Ванзаров вспомнил, что три года назад, когда пришел в сыск, этот господин изредка появлялся. Он был филером не из лучших. Потом попал в какую-то некрасивую историю с деньгами, его вышвырнули без надежд на пенсию и возврат на службу. Фамилия у него была странно запоминающаяся…

– Вы… Портовый? – попытался Ванзаров.

Жалкий человечек благодарно кивнул.

– Почтовый. Ох, и беда мне с фамилией… Особенно когда в почтовом отделении… Благодарствую, что не забыли-с… Вы-то вон как вознеслись, а я в ничтожестве пребываю…

Бывший филер был противен, как прокисшая каша. Ванзаров не хотел знать ни его жалоб, ни комплиментов.

– Кто послал? – повторил он.

Почтовый вздрогнул, будто замерз.

– Уж простите сердечно, – пробормотал он. – Все от безденежья… Поддался соблазну… ходить за вами Морфей подрядил…

Кличка эта ни о чем не говорила. Среди воров таких не бывало.

– Кто он?

– Ой, дурной человек, злой. – Почтовый вытер нос рукавом куртки. – Страшный человек… Для него убить – что стакан воды выпить… Скрывает, но я-то выяснил, от меня не спрячешься: он из бомбистов, тайный бунтовщик и революционер, хоть и доктор. Я как подумал: денежку возьму, за вами похожу, а потом сдам его охранке, может, прощение заслужу.

– В какой больнице служит?

Бывший филер услужливо кивнул.

– Проверил: в больнице Святителя Николая Чудотворца. Это где душевнобольных держат. Такой гладкий, с виду не скажешь, что бунтовщик. А вот фамилию его не знаю… Но вы-то все распознаете… Говорил ему, не следует с вами связываться. Да и сам не хотел браться… Так ведь на деньги позарился…

– Сколько за меня обещано?

– Триста, – ответил Почтовый и потупился.

Сумма составляла почти три месячных жалованья чиновника сыска. Что можно считать комплиментом: плата достойная. А для филера – гигантская.

– Какую задачу поставили? – спросил недешевый Ванзаров.

– Простейшую: водить вас, знать, где были. Вот я за вами третий день и гуляю. Сил не осталось. Спасибо, что поймали, теперь отдохну…

– Где и когда у вас встреча с Морфеем?

– Сегодня вечером у Матисова моста, со стороны больницы. Видать, не любит господин Морфей далеко от службы отлучаться. Сказал, чтобы был к семи, сам подойдет. Плохой он человек, хоть и доктор, – повторил Почтовый. – Страшно перед ним стоять, взгляд тяжелый, так и душит…

– Что еще для него делали?

Почтовый повел плечами.

– Да все то же. До вас приказано было ходить за чиновником из охранки. До среды за ним ходил. Потом вас было приказано вести…

– Фамилия чиновника из охранки Квицинский?

– Вам и это ведомо? – испугался Почтовый. – Говорил, не надо вас трогать.

– Филерский дневник ведете?

Лицо бывшего филера подернулось улыбкой.

– А то как же, привычка-с.

Ванзарова протянул руку:

– Блокнот.

Тон был таким, что отбивал желание возражать. Почтовый полез за пазуху и вынул грязную книжечку, из корешка которой торчал грызенный карандаш. Полистав записи, Ванзаров узнал график своих передвижений с комментариями в филерском стиле, то есть с яркими кличками. Но самое ценное – перемещения Квицинского занимали всего неделю и обрывались на вечере 27 октября. Записную книжку Ванзаров сунул в карман пальто.

– Пошли, – сказал он, застегиваясь.

Почтовый нахлобучил фуражку.

– Куда изволите?

– 3-й участок Казанской части. Место вам знакомо. Прошу. – Ванзаров указал направление к Офицерской улице.

– А для чего мне в участок, Родион Георгиевич?