Сомнамбула

Пристав подозревал, что не может долго сердиться на Ванзарова, и теперь убедился окончательно. Когда чиновник полиции привел задержанного хулигана, Вильчевский, конечно, побурчал, что сыск занимается не своим делом, участку одолжения не нужны, но штраф в двадцать рублей выписал с большим удовольствием и отправил Почтового в общую камеру, для осознания проступка и непременного исправления. Бывшего филера не узнал или не пожелал узнавать.

Когда надзиратель увел суточного арестанта, пристав подвинул Ванзарову чашку.

– Что, Родион, заварил кашу, – без злобы сказал он, как врач ставит диагноз. – И угораздило тебя этого доктора полоумных наук вызвать… То ли дело наш господин Лебедев. Разве не справился?

Ванзаров пил особый чай пристава, пахнущий шустовским коньяком, чтобы заглушить требования желудка, которого поманили трактиром и оставили без завтрака.

– Муртазину отвезли в лечебницу? – спросил он, уклоняясь от опасной темы.

– Отвез, – ответил Вильчевский, разбавляя свой чай, чем следует.

– Кто принял?

– Ординатор Охчинский. Положили в палату…

– Доктор дал прогноз на выздоровление?

Пристав только рукой махнул.

– Говорит, тяжелый случай. Будут делать все возможное.

– Так к лучшему, – сказал Ванзаров, глотая напиток и не замечая крепости коньяка.

– Это почему же?

– Умалишенных у нас не судят.

Разговор Вильчевскому был неприятен. Он считал, что убийца, безумный или в своем уме, должен нести наказание. А то что же за порядок: кто захочет старушку-процентщицу топориком зарубить, изобразит сумасшествие и пойдет себе гулять в больничном саду. Нет, совершил злодейство – изволь пожаловать на уральскую каторгу, с киркой и лопатой.

– Никак жалеешь хорошенькую горничную? – только спросил он.

Отодвинув чашку, Ванзаров жестом отказался от добавки.

– Дело не в жалости, а в справедливости, Петр Людвигович. Можно ли судить куклу, которую дергают за веревочки?

– Вот, значит, как… Она невинная потому, что сумасшедшая… А в твою умную голову не приходила мысль, что девчонка обманула нас всех: и тебя, и доктора московского, и даже господина Лебедева? Взяла и разыграла из себя полоумную. Заранее продумала и с холодным сердцем убила бедную Елизавету Марковну. Тебе мадам Пират не жалко? Она не взывает к справедливости?

Вильчевский говорил, что думал, со всей армейской простотой, в чем было его большое достоинство. К счастью, о нем не догадывался.

– В убийстве мадам Рейсторм для Муртазиной нет никакого смысла, – ответил Ванзаров. – Скорее можно предположить, что она убила Квицинского.

– Вот как? – пристав забыл подлить в чай заварки, хлебнул крепкое и не поморщился. – Для чего?

– Чтобы не попасть на сеанс гипноза и не проговориться, – ответил Ванзаров. Под действием чая логика оживилась и явила идею. – Но если предположить обратное…

Пристав слыхал о способности Ванзарова впадать в прострацию среди бела дня и сейчас наблюдал нечто подобное, что сильно его заинтересовало.

– Что обратное, Родион? – шепотом спросил он.

– Неизвестно, что делала Муртазина остаток дня 29 октября… Она умная и сообразительная. Могла догадаться, с какой целью Квицинский приходил к ней. Могла сама поехать к гипнотисту, которого нашел Квицинский. – Ванзаров размышлял вслух, не замечая этого. – Поехать, чтобы узнать то, что она могла не помнить… Вернее, ее заставили забыть… Спросите меня: зачем?

– Зачем, Родион?

– Чтобы найти вещь, которую могли спрятать в доме мадам Рейсторм, а Муртазину заставили забыть об этом. Идеальный сейф: человек хранит то, о чем не догадывается.

– Ну, прибежала на гипноз, рассказала, а дальше?

Заниматься с приставом майевтикой, то есть рождением истины по методу Сократа, когда на простые вопросы даются простые ответы, было трудно. Ванзаров тряхнул головой, в которой витала дымка шустовского.

– Тот, кто ввел в гипноз Муртазину, узнал нечто важное. Мог сообразить, что вещь нужна ему самому, – ответил Ванзаров.

– Что за вещь?

– Изобретение покойного Иртемьева.

– Механизм какой-то чудной?

– Глупость. Вернее, опасная иллюзия. Многие в нее верят. К сожалению.

Вильчевский ничего не понял, но многозначительно кивнул.

– Выходит, гипнотизер надоумил Муртазину зарезать Елизавету Марковну? – спросил он. – Старушка чем мешала?

– Могла знать нечто важное.

– А горничная стала резать ее кортиком, чтобы добиться признания?

– Благодарю, Петр Людвигович, – сказал Ванзаров, вставая и оправляя сюртук.

– Рады стараться, ваше благородие, – ответил пристав. – А что я такого сделал?

– Указали на логическую петлю: если бы Муртазина решилась вырвать признание у мадам Рейсторм, она бы не поехала к гипнотисту. Все прочее теряет смысл, включая разыгранное безумие…

– Что же остается? – растерянно спросил Вильчевский.

– Очевидный вывод: кто-то побывал у них на квартире, чтобы задать Елизавете Марковне простые вопросы. Попытался погрузить в гипноз, старушка оказалась крепким пиратом, не поддалась. Тогда Муртазиной приказали резать ее кортиком. Но и это не помогло. Мадам Рейсторм умерла, ничего не выдав. После чего обработали мозги Муртазиной. Результат вам известен.