Сомнамбула

– Профессор потратил несколько сеансов, но улучшение не наступило. Больной упорно изображает из себя сыщика. Так как он не слишком опасен, Алексей Игнатьевич посоветовал родным не класть несчастного к вам в больницу.

Охчинский заинтересовался, как доктор, который столкнулся с чем-то новым.

– Да, необычный случай. Не припомню такого.

– Должен признаться, что этот господин побывал у меня на приеме, – сказал Погорельский. – Мои сеансы гипнотизма оказались бессильны ему помочь.

– Из такого навязчивого состояния тяжело выйти.

– В том-то и дело… Профессор в этом окончательно убедился… Просил передать: этот господин может нагрянуть к вам в поисках убийцы.

– Нам не привыкать, – ответил ординатор.

– Разумеется. Профессор просил вас, Константин Владимирович, принять возможные меры, чтобы немного подержать беднягу у себя. Небольшой курс терапии ему точно не повредит.

– А родные не будут возражать?

Доктор Погорельский развел руками.

– Что вы, коллега! Они будут рады, если вам удастся помочь несчастному.

– Конечно… Разумеется… Передайте профессору, сделаю все возможное… Как фамилия больного?

– Ванзаров, Родион Георгиевич, – ответил Погорельский. – Будьте начеку: он хитер, чрезвычайно ловок и убедительно изображает сыщика. К тому же обладает большой физической силой, без помощи санитаров совладать с ним будет трудно.

– Ничего, найдем методы и на сыщика, – ответил Охчинский.

Поговорив еще с четверть часа, они расстались друзьями.

Погорельский уносил ответный привет для профессора и обещал вскоре заглянуть, чтобы поделиться опытом гипноза, что Охчинского чрезвычайно интересовало. Особенно в нынешнем положении.

50

Дом на Казанской

Двор походил на греческий амфитеатр. Вместо каменных скамеек для зрителей имелись окна кухонь, спален и кабинетов. Зрители уже заняли места. Горничные, кухарки, молоденькие барышни, а кое-где и хозяйки семейств торчали в окнах, пытаясь узнать, что же там случилось, отчего набежали городовые и виднеется фигура самого участкового пристава. Спектакль выглядел не слишком зрелищным. Наоборот, скучным: ничего любопытного вроде драки или горения мусора не случилось, однако присутствие во дворе полиции держало у окон.

Самые нетерпеливые отправили прислугу разузнать, что стряслось. Горничные вернулись ни с чем: городовые приказали не совать носы, куда не следует, что только разжигало женское любопытство. Тут надо заметить, что женское любопытство, в отличие от научного любопытства Лебедева и сыскного любопытства Ванзарова, – вещь чрезвычайно полезная. Если криминалист или чиновник полиции жаждут узнать всего лишь истину или раскрыть преступление, то любопытство женское дает тему для разговоров с подругами, то есть краеугольный камень существования любой дамы. Если у дам, конечно, имеются краеугольные камни, кроме камней в кольцах и серьгах.

Зрительницы терялись в догадках. Они наблюдали, как сын домовладельцев, милый Егорушка, сидел на дровянике, а пристав что-то у него допытывался. Обходительный юноша покачивался и мотал головой. Посреди двора виднелось несколько чемоданов, корзина, прикрытая платком, и лежал большой куль, замотанный ковром. Около него присел какой-то господин с роскошными усами, это дамы сразу отметили, как и его довольно симпатичную внешность. Те же, кому была видна его спина, обратили внимание, какая она крепкая и ладная.

Господин в цивильном пальто присел на корточки перед кулем, рассмотрел что-то внутри, чего не было видно из окон потому, что мешали края ткани, и поманил кого-то. Городовой подвел к нему дворника Тагира. Начиналось что-то самое интересное, зрительницы приникли к оконным стеклам. Татарин стянул шапку, присел рядом с господином и заглянул внутрь куля. Ах, как много отдали бы зрительницы, чтобы узнать тайну, уже известную дворнику. Затаив дыхание, они следили, как дворник что-то рассказывает симпатичному господину, но не слышали слов, а по губам читать не умели. Оставалось дождаться, когда полиция уйдет, и уж тогда Тагир выложит все начистоту. Не лопнуть бы от любопытства. Дамы и кухарки, уткнувшись носами в стекло, терялись в догадках.

Дворника Ванзаров отпустил. Подошел пристав. За ним держался Можейко, которому первому довелось заглянуть в куль. Помощник пристава не имел права выказать слабость и только мотал головой, отгоняя видение, что стояло перед глазами и не желало исчезать. Он пытался забыть, но снова и снова видел пустые глаза, обращенные к нему, отвалившийся рот и другую раззявленную пасть, черным полумесяцем рассекавшую горло. Картина столь сильно врезалась в мозги потому, что помощник пристава слишком легкомысленно заглянул туда, где должен был находиться ковер. Придется вечером лечиться в трактире…

– Что говорит сын домовладельца? – спросил Ванзаров.

Вильчевский сердито дернул подбородком.

– Язык потерял, бедняга. Нужно рюмки две, а то и три, чтобы пришел в чувство… Дворник-то опознал?