Сомнамбула

– Наши с вами глаза, Петр Людвигович, – ответил Ванзаров. – Пусть поговорят меж собой, по-женски. Без протокола и формальностей. Позвольте такую милость. Сделайте одолжение сыскной полиции. Ввиду исключительных обстоятельств.

Судя по тону, пристав понял, что приятель его задумал очередную «химию»[24]. Девица на доктора не похожа, так с чего вдруг такие вольности?

– Так, Родион, хватит темнить, – сказал он, плотнее усевшись в кресло. – Выкладывай, что задумал. Желаешь еще одну пациентку в больницу умалишенных отправить?

– Мои желания не расходятся с вашими, господин пристав, – сказал Ванзаров. – Обещаю, вреда заключенной не будет. А пользу мадам Штальберг принести может.

– Пользу? Это какую же пользу…

Пристав не успел начать мораль о том, как должен вести себя чиновник полиции, как вдруг девица, державшаяся позади Ванзарова, выступила вперед, подошла к столу и оперлась об него руками.

– Ты, Петр, – сказала она. – Вижу, боишься цыганского сглаза. Так ведь я цыганка, что же не признал…

Вильчевского словно связали веревками, не мог шелохнуться. Черные глаза смотрели на него по-змеиному.

– Чур, меня, чур… – пробормотал он, каменея и не в силах перекреститься.

– Не противься, Петя… Пусти меня к бедной женщине, помогу ей, чем смогу… А тебя за услугу удачей награжу, везти тебе будет всегда… Ну, милый, веди к ней…

Рада протянула руку.

Как завороженный, пристав поднялся, коснулся ее руки и повел из кабинета, будто приглашая на тур вальса. Ванзаров предпочел остаться в кабинете. Он закрыл глаза и стал ждать. Не было покоя и под сомкнутыми веками, отправился бродить по тропинкам мысленных дебрей. Тропинки петляли, но не слишком далеко. Все больше вились вокруг главного.

Кто-то коснулся его плеча. Ванзаров открыл глаза.

Вернулась Рада. Пристава с ней не было.

– У Пети дела нашлись срочные, не смог прийти, – сказала она без улыбки.

– Что мадам Тихомирова? – спросил Ванзаров, стараясь, но еще не умея понять ее мысли.

– Прости, Родион, ничего я не смогла. Большая сила ею овладела, мне не совладать… Мучается она, бедная, страдает, и сама не знает, за что.

Результат был предсказуем. Предательство логики не пошло на пользу. В сложившемся положении надо использовать любой шанс, он и был использован. Только напрасно. Хорошо хоть не навредили.

– Она совсем ничего не помнит?

– Говорит, что приходил к ней поутру белый человек, который приказал зарезать горничную, в жертву принести, – ответила Рада. – Не спрашивай, кто это. Можешь не верить мне, это не человек вовсе. Нельзя говорить об этом… Очень плохое. У меня аж мурашки по коже. Худо мне что-то.

И правда, Рада согнулась, будто от боли в животе. На столе пристава остывал особый чай. Ванзаров взял чашку и заставил сделать пару глотков. Она закашлялась, но стало лучше…

– Держись от этого как можно дальше, – сказала она хриплым голосом. – Бедняжке уже не помочь, а ты себя напрасно сгубишь.

Не стоило убеждать цыганку, что мистика и прочие неведомые силы не властны над разумом и логикой. Поблагодарив ее, Ванзаров предложил найти извозчика. Рада отказалась, сама доберется.

– Послушай, Родион, – сказала она на Офицерской, когда Ванзаров вышел проводить. – Можешь не верить, можешь посмеяться, но сердцем своим цыганским чую: беду тебе готовят… Большую беду… Берегись.

– Опасаться белого человека? – с невольным вызовом спросил он.

Рада была печальна.

– Не веришь… И я помочь не смогу… Страха не знаешь… Добрый… На мужа моего похож. Береги себя.

Она легонько коснулась его щеки, будто накидывая оберег, и быстро пошла в сторону Вознесенского проспекта.

Из полицейского дома выбежал чиновник Лукащук и доложил, что господина Ванзарова в приемном отделении сыска дожидаются гости.

60

Офицерская, 28

Не было худшей пытки, чем неизвестность. Аполлон Григорьевич готов был терпеть все что угодно, забыть рецепт «Слезы жандарма», пусть никогда не приласкают актриски, пусть вызывают на глупейшие убийства, но только не подобное издевательство. И от кого? От ближайшего друга! Он закипал и вот-вот готов был взорваться.

Происходило возмутительное: Токарский шептался с Ванзаровым, рассказывает, что сообщил профессор Вагнер, а ему не позволили даже подслушать! Виданное ли дело! И после того, что он сделал… Черная неблагодарность и жульничество. В мыслях он наказывал Ванзарова страшными карами, какие может изобрести изощренный ум криминалиста. Даже знать не хочется…

Нашептавшись, Ванзаров изволил приблизиться вместе с доктором.

– Благодарю, ваша помощь бесценна.

Такой пряник Лебедева не устраивал.

– И это все? – грозно спросил он.

– Прочее относится к врачебной тайне, – ответил Ванзаров. И чуть заметно подмигнул.

На сердце Аполлона Григорьевича отлегло: Токарскому дано обещание не проболтаться, но как только доктор уберется, тут все и раскроется. Можно потерпеть.

– Александр Александрович, а в чем был смысл вашей уловки? – вдруг обратился Ванзаров.

Токарский явно не понимал, когда и где совершил уловку.