В открытое окно вой тормозов, знаю этот старенький москвич, который всегда рвет с места в карьер. Звон разбитого стекла на остановке. Дребезжание холодильника. Я перечисляю детали, когда другие пишут «здесь был Вася», уже зная, что и детали не удержат.
Спи, моя золотая медная. Держу тебя, как пес монетку во рту.
Нет ли огнива, служивый. Извини, браток, не могу.
Рука затекла, нет руки.
Жарко. Над нами — меловое небо, на потолке — береговая линия, мухи, водомерки, виноградные косточки. Солнце уходит. Два часа дня.
— Хочешь есть?
— Нет.
— Когда-нибудь придется.
— Здесь по утрам разносят молоко. Раз в неделю — картошку и сахар. И, кажется, гречку. Мешками.
— Шутишь?
— Нет.
— Очень может быть.
— Я не привязан к еде.
— А я привязана. Еще как. Можно сказать, жить без нее не могу.
— Только давай не будем вести кулинарные разговоры. Мы не на острове. Дверь, кстати говоря, так и осталась незапертой. Хронически забываю. Зато братец у меня аккуратный — всегда на три оборота.
— Подумать только, какая метафора… С дверью.
Яна, в руках огромный мяч, за ним белый бант. Какой-то праздник, показательные выступления детей перед высоким начальством. Черный купальник, балетные туфельки. Примерно четвертый класс. Потом — только коленка или локоть, стрелка на чулке, ссадина, развязавшийся шнурок. Один раз пришла в школу без юбки (честно говоря, не понимаю, как такое возможно, но с девчонками еще не то бывает). Заспанная, снимала пальто за вешалками. Туда же причалила Замотана, долго возилась с пуговицами, потом они глянули друг на друга… Бывает же. Обе пошли домой одеваться, неуд, неуд. Причину прогула объяснить не смогли. Одной простили, другой — родителей в школу. Мамаша Замотиной явилась в юбке такой длины, которая вполне могла сойти за ее отсутствие. Еще вопросы есть?
Летом, конечно, возможности расширяются. Никогда не ходил с ними на речку. На море — тем более. Бредовые песенки, розы, слезы. Эксперименты в области форм. Владик. Я знал, что тебя никто не тронет.
Улично-подростковый сленг, однако здесь все на месте. Прикосновение к тебе, как к июню. Его никогда не удается удержать в памяти. Белые одуванчики. Высокое небо. Экзамены. Все сходится.
Ну конечно, все сходится: она вертихвостка, он ученый.
Она блондинка, анекдотический персонаж, он, конечно, брюнет. Его снисходительный тон окатывает с ног до головы, и одежда прилипает к телу. Неприятный голос, скрипучий, полное несоответствие липу. Как я раньше не замечала. И руки холодные. У мужчины должна быть широкая горячая ладонь. То есть ты хочешь сказать, что он не герой-любовник. Но это и так было понятно.
Интересно, когда он в последний раз выходил на улицу? Живет в книжном шкафу, боится солнца, как музейный экспонат. Квартира — его портрет. Кажется, в этом доме ничего не выбрасывают. Память, память. Ни сантиметра на будущее.
Сухой ручей ночь. Просила пить, он наливал из-под крана, в этом городе вода из-под крана вкусней не бывает. В детстве, ворвавшись в дом с криком «мама, я на минутку», неслась в ванную, открывала холодную, наливалась как шар… Еще раньше — в саду, на неправдоподобной лужайке, из зеленой крышки чайника, стукалась зубами о край, по краям отколотая эмаль. Голубые блики. Он шел со стаканом, спотыкаясь о разбросанные на полу вещи. Незнакомая топография. Отняли все, остался только голос. Никому не интересно, как это устроено. Ночью даже маяк — не более, чем вспышка света.
— Яичницу.
— А как ты ее готовишь?
— А как ее можно
— Э, не скажи. Тут важно все.
— У меня нет всего. Мы все съели.
— Знаешь что. Я пожалуй выйду на улицу.
— Смелое решение.
Итак:
1. Помидоры «бычье сердце» (вырванные с мясом из груди молодого бычка).
2. Оливковое масло.
3. Лук.
4. Черный хлеб.
5. Красный перец (сладкий).
6. Сыр (сойдет и российский, давайте).
7. Яйца чуть не забыла. И зелень.