Читаем Сомнамбула полностью

«Рано утром я проснулась оттого, что на зарешеченное окно села горлица. Ее тихое воркование, еле заметное сияние, разлитое по комнате, детские голоса под окном, свет и молоко.

И тогда я поняла, что тебя больше нет».


(82)

* F2 АЗ конец таксона ветви

тема закрыта


A.: Да-а. И это, вы говорите, без отсебятины? И на том спасибо. Я знал, что мы вырулим в конце концов на тематику униженных и оскорбленных.

B.: Положение второй жены…

A.: …одна из любимейших тем всех времен и народов.

B.: Заметьте, возвращение темы тюрьмы.

А.: И она, представьте себе, на свободе. За решетчатым окном.

В.: Бедная девушка. Столько иллюзий. Ее бессознательное прямо-таки набито утешительными образами. Сплошные химеры.

A.: Кентавры.

B.: Интересно, она понимает, что внутри и снаружи одно и то же?

A.: Вряд ли.

B.: Что у нее нет выхода.

A.: Определенно нет.

И.: Могу ли я интерпретировать ваше замечание как вывод о замкнутой метрике ее сновидного пространства?

B.: Да сколько угодно.

И.: И на том спасибо, как вы говорите. Мне просто нечего фиксировать. Вы приятно проводите время за непринужденной беседой, а у меня протокол.

A.: М-мм… ну давайте сгенерируем что-нибудь для господина И. Скажем так. Замкнутое сновидное пространство наблюдателя характеризуется внутренними петлями, закольцованностью основных сюжетов. В ряде случаев мы наблюдаем сквозные переходы, так называемые сифонные трубки, в сопредельные пространства, но наблюдатель их, похоже, не замечает. Про феминность будем писать?

B.: Я бы написал.

А.: Ага, а меня обвиняете. Ну и феминность, значимо снижающая надежность данных и возможность их переноса в другие условия. Сами сформулируйте там.

И.: Кисло. Ничего нового.

А.: А мы-то тут причем.

И.: Ладно, у нас еще два блока.

А.: Давайте их блоком и посмотрим. Какой смысл каждый раз что-то говорить.

А. и В. устраиваются в креслах, через некоторое время А. погружается в сон.

на выписку

«Меня выписывают из больницы, и я долго прощаюсь с главным врачом. Больница опустела, пациенты разошлись по домам. Мне тоже пора собираться.

По пути к себе я заглядываю в палату моей учительницы музыки, которая умерла вчера вечером. Хочу взять что-нибудь на память. Оказывается, она рисовала на стекле, белой краской. Ее работы аккуратно расставлены по комнате. Это предчувствие зимы.

У меня столько вещей, что их невозможно вынести за один раз. Мама и сестра тоже умерли в этой больнице, и я хочу забрать все, что имеет к ним хоть какое-нибудь отношение. Одежду, книги, простыни, меховые тапочки, чашку с отбитой ручкой, железную ложку — и все это старое, поношенное, ломаное. На каждом предмете висит бирка с инвентарным номером. Хлама так много, что я сажусь на пол и начинаю плакать. Господи, ведь я одна, совсем одна».


(83)

«Все еще в палате. Вечер, солнце садится, заливая комнату темным золотом. По коридорам носятся мальчишки, играют в мяч. Как хорошо, думаю я, что они не знают, сколько здесь всего произошло, как мучительно умирали люди. Не знают, что двери не заперты, а то бы все у меня перевернули вверх дном. А я и так задержалась, перебирая вещи. Кажется, мне пора идти.

Я выхожу в коридор, неся в руке стеклянный сосуд с молоком. Молока немного, но на первое время хватит. У выхода меня встречает муж, он выглядит очень усталым. Наверное, дежурит с самого утра. Как дела, спрашиваю. Ничего, все в порядке. Малыш уснул. Пойдем домой, он тебя целый день в окошко высматривал. Где же мама, почему не идет. Поплакал и уснул. А я сразу собрался и в больницу.

А где твои вещи?»


(84)

«Ночью просыпаюсь от сильной жажды. Скрипка еще звучит, а я еще плачу, как будто струны протянуты по живому сквозь тело и каждая нота отзывается болью и радостью одновременно. В детской комнате синие сумерки, по потолку бегут полосы света. Кроватка пуста.

Господи, как я могла уснуть. У: тала, не дождавшись его возвращения. А ведь уже ночь, уроки давно окончены. Где же он. Где он.

И снова скрипка, и за окном во дворе луч света, овальное пятно движется по детской площадке, по спящим кустам, по клумбам, по песку. У сетки ворот одинокая фигурка. Его не позвали домой. Других детей позвали, и они побежали, а он нет.

Ну что же ты. Позови его. Он ждет».


(85)

«Наш сад в сумерках. Белые цветы фосфоресцируют. Безветрие. Запах жасмина. Скоро рассвет».


(86)

«Круглые, мягкие зеленые холмы. На одном из них белая беседка, в которой хранится великая книга жизни. Она лежит на мраморном столике, засыпанная алыми листиками рябины. У нее нет ни страниц, ни букв, я держу в руках слова, но не чувствую их веса, они сделаны из воздуха.

В книге записано все, что с нами должно случиться, и что уже случилось, с каждым из нас. В ней можно найти ответ на любой вопрос. Я читаю: не существует единой сухой клетки для всех уровней жизни. Живое не укореняется в земле, оно растет само из себя. У него нет ни формулы, ни генетического закона. И если дыхание или движение кажется атрибутом жизни, то виноваты в том наши земные глаза.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука