Сомнамбулист

Задохнувшись, он сбросил остатки одежды, рухнул на постель и сделал то, чего не делал почти двадцать лет.

Утром, когда он позвонил в Клуб выживших, чтобы заявить о своем выходе из него, глаза его были распухшими и красными от слез.

Старосты точно знали, что делают. Но по сравнению с альбиносом Дэдлок легко отделался.

Я не уверен, что способен вам поведать о том, что случилось с мистером Скимполом. С чего мне начать? С какого момента его долгой и унизительной кончины? С бесконечного и мучительного возвращения в Уимблдон? С момента, когда он вышел из наемного кеба — после того, как заблевал все сиденья липким красным веществом? Когда он посмотрел на все это и почти безразлично подумал, не является ли эта гнилостная слизь остатками его желудка?

Нет. Я избавлю вас от этого. Начну с момента его прихода домой. В последний раз он сражался с замком и ключом, и рев боли в его голове перекрывал даже шум попойки за стеной. Чтобы не упасть, он на мгновение привалился к входной двери и почти ввалился внутрь, хрипло зовя сына.

Конечно, ему никто не ответил, и Скимпол побрел внутрь, намереваясь оставаться рядом со своим ребенком, пока смерть не заберет его. Воняя блевотиной и истекая кровью как минимум из двенадцати мест, он двинулся в кухню, жалобным голосом призывая мальчика.

Тогда-то он и увидел его. Или то, что от него осталось.

Даже я (а меня не назовешь брезгливым) вряд ли смогу описать вам это зрелище. Несомненно, вы сами себе неплохо представите — вы наверняка сами уже догадались о «плате», какую взяли с альбиноса Старосты.

Сын Скимпола лежал на спине на полу, бледный и холодный, с выражением жалкого ужаса на лице. Его кожа и одежда были красны от крови, в нем не осталось ни одной целой кости. Мальчика умело забили насмерть его же собственными костылями.

Скимпол тут же подумал, не убивали ли они его по очереди.

Слишком слабый, чтобы закричать от ярости и горя, слишком измученный, чтобы плакать, альбинос опустился на колени и упал на изуродованное тело сына. Собрав остатки сил, он взял мертвого за руку (все еще мокрую от крови), крепко сжал ее и стал терпеливо ожидать смерти.

Что касается самих убийц, то ни один полицейский так их и не выследил и ни один суд не сумел привлечь их к ответу за бесчисленные преступления.

После их исчезновения за ними устроили вялую охоту, но из этого ничего не вышло, и скоро погоню оставили. Откровенно говоря, я сомневаюсь, что кто-нибудь вообще стремился их отыскать.

Насколько мне известно, Старосты с тех пор появлялись еще два раза, хотя не сомневаюсь, что они фигурировали во множестве других историй, мне не известных. Мелькали где-то на заднем плане повествований, древних и еще не рассказанных, и, может, даже еще более странных, чем мое.

Двенадцать лет назад свидетели зверств нового русского правительства[36] утверждали, будто видели двоих мужчин, одетых английскими школьниками, игравших ведущую роль в массовых убийствах. Никто, конечно же, им не поверил, но те из нас, кто побывал под Монументом в тот день, сразу же опознали господ Буна и Хокера.

Недавно они всплыли снова во время ужасной кровавой бани в Новой Зеландии. Я читал в газетах об этом событии и видел иллюстрировавшую статьи нечеткую фотографию. Скорее всего, это игра воображения, но я готов поклясться, что на краю снимка стоит Хокер. Изображение размытое и нечеткое, но мне показалось, что он довольно ухмыляется, глядя на дело рук своих, на разрушения вокруг. Увы, я не могу проверить этого, поскольку газету у меня меньше чем через час забрали. Здесь странно суровы в отношении чтения.

Я должен еще сказать, что, несмотря на все годы, прошедшие со дня сражения на станции «Кинг-Уильям-стрит», Хокер на этом снимке не постарел ни на день. Он как будто застыл во времени, словно муха в янтаре.

Если вам так крупно не повезет, что вы встретитесь с этим тварями, вряд ли мне следует напоминать вам, чтобы вы бежали (а не уходили) прочь, закрывали уши, дабы не слышать их лжи, удирали в безумной надежде спастись.

Живописная смерть мистера Скимпола — не для меня. Я предан куда более долгой и в какой-то мере более ужасной казни. Одно время говорили, что меня повесят за государственную измену (уверен, здесь особенно старался инспектор Мерривезер), но мне без особого труда удалось перехитрить моих тюремщиков. После небольшой унизительной игры с моей стороны меня поместили сюда, в убежище, где предполагаемое умственное состояние заключенных не позволяет кровавой руке правосудия дотянуться до них.

Здесь трудно судить о времени. Почти невозможно отследить смену дня и ночи, разве что по нерегулярности доставки еды и питья. Когда я прибыл сюда, меня заперли… на сколько же? На дни? Недели? Даже сейчас я не уверен до конца.