Сомнения любви

За этим сном пришел другой. Ему снилось, что он обнимает красивую молодую женщину. Он заговорил с ней, и она повернула к нему сияющее лицо. У нее были светлые волосы и зеленые глаза. Она была англичанкой, и она не могла быть его матерью. Он знал, что жены у него не было. Но может быть, у него была возлюбленная? Мария задавала вопрос, не напоминает ли она ему другую женщину, присутствовавшую в его жизни, и, возможно, она права.

Однако самым тяжелым был сон, в котором он увидел себя входящим в бальный зал, заполненный множеством красивых, нарядно одетых людей. Вдруг он обнаружил, что он наг, абсолютно наг. Он проснулся в поту. Голова гудела, и сердце гулко билось.

Вдох, выдох. Вдох, выдох. Когда успокоился, он даже сумел увидеть в ситуации пусть злую, но иронию. Он был абсолютно уверен, что такого конфуза с ним не могло случиться. Сон, вероятно, был связан со страхом, какой он испытывал в преддверии путешествия в Лондон, где ему предстояло вновь войти в ту великосветскую жизнь, к которой, как он отчетливо понимал, он совершенно не был готов. Он будет чувствовать себя голым и уязвимым, что бы он на себя ни надел.

Слава Богу, что у него такие друзья. Пусть им досаждало то, что вспомнить их он так и не смог, но они не сдавались и его не бросали. Адам знал, что за ними он как за каменной стеной.

Он должен также поблагодарить судьбу за Марию. Ее ложь об их браке все еще отзывалась в его душе сильной болью, и он не хотел бередить рану, но Мария продолжала оставаться самым приятным ему существом на земле. Она не знала его другим и отчасти по этой причине лучше других понимала и видела его настоящего — такого, каким он стал сейчас. Он чувствовал себя лучше, когда они были вместе.

К несчастью, он даже думать о ней не мог так, чтобы сознание не туманилось от желания, и чем меньше он ее видел, тем мучительнее тосковал по ней. В этом состояла еще одна причина его бессонницы. По крайней мере он постиг, каким образом укрощать похоть, но этот метод давал удовлетворения меньше, чем если бы он был с ней. Прикасаясь к себе, он задавался вопросом, считается ли этот прием допустимым в английском обществе. Впрочем, он не был так уж уверен в том, что хочет знать ответ на этот вопрос.

После трех дней, до предела заполненных предотъездными хлопотами, Мария испытала облегчение от того, что можно наконец предаваться праздности. Адам помог ей сесть в карету, в «желтую бестию», как ее называли в здешних краях. Ярко-желтый цвет делал кареты хорошо заметными на дороге. В этом экипаже могло разместиться до четырех пассажиров, и тащила карету четверка лошадей. Экипаж, который должен забрать друзей Адама из гостиницы в Хартли, был точно таким же.

При условии, что коней будут менять несколько раз в день, до Лондона они смогут доехать за неделю или около того. На почтовой карете путь занял бы меньше времени, но при этом «желтая бестия» оставалась второй по скорости и комфорту, уступая лишь почтовой карете. До сих пор Марии чаще всего приходилось ездить в обычных каретах, которые двигались медленнее и были менее комфортабельны. Почтовая карета считалась непозволительной роскошью.

Она откинулась на спинку сиденья и подавила зевок. Накануне ночью она спала мало, и не столько из-за неизбежной нервозности, сопряженной с любым дальним путешествием, сколько из-за переживаний, связанных с Адамом. Аннабелла соскочила утром с постели Марии, бросив на хозяйку обиженный взгляд, и направилась на кухню. Мария надеялась, что кошка простит ее, когда она вернется в Хартли. Впрочем, и кошка, и поместье будут в надежных руках миссис Бекетт и мистера Кокрана.

Адам уже собрался сесть рядом с ней в экипаж, когда в карету радостно запрыгнула Бхану. Похоже, она готова была устроиться поудобнее и ехать в Лондон еще одним пассажиром. Мария наклонилась и погладила ее.

— Мне жаль, но тебе придется остаться здесь. Только подумай, как одиноко будет без тебя Аннабелле.

Адам взял собаку на руки.

— Думаю, ее придется запереть в доме, иначе она побежит следом. Я отнесу ее на кухню, и она не заметит, что мы уехали.

Прошло немного времени, и Адам вернулся, оставив Бхану в доме. Карета тронулась. Адам провожал взглядом дом.

— Ты думаешь, что можешь никогда сюда не вернуться? — спросила она, стараясь говорить спокойно.

Явно испытывая неловкость, он ответил:

— Я надеюсь вернуться, но… я не знаю. — Экипаж свернул на аллею, ведущую к дороге, и дом пропал из виду. Он посмотрел на Марию. — Столько всего здесь произошло…

— Я давно задаю вопрос, что будет, когда к тебе вернется память. Поток воспоминаний захлестнет тебя, и память о том, что было с тобой сразу после аварии, что было здесь, в Хартли, померкнет, — задумчиво проговорила она. — Впрочем, кто знает. Я слышала, что память людей после серьезных травм головы ведет себя непредсказуемо.

— Я не могу представить, чтобы я тебя забыл. — Он смотрел на нее. Она заерзала, ощущая себя неуютно под его взглядом. И в этот момент карету тряхнуло. Они соприкоснулись коленями. Он затаил дыхание.