Мы усомнимся и во всем остальном, что до сих пор считали максимально достоверным, — даже в математических доказательствах и в тех основоположениях, кои до сегодняшнего дня мы считали само собою разумеющимися, — прежде всего потому, что мы наблюдаем, как некоторые люди заблуждаются в подобных вещах и, наоборот, допускают в качестве достовернейших и самоочевидных вещей то, что нам представляется ложным; но особенно потому, что мы знаем о существовании Бога, всемогущего, создавшего нас: ведь нам неведомо, не пожелал ли он сотворить нас такими, чтобы мы всегда заблуждались, причем даже в тех вещах, которые кажутся нам наиболее ясными. Ибо это возможно не меньше, чем случающиеся иногда ошибки, существование которых мы подмечали прежде. Если же мы вообразим, что созданы не всемогущим Богом, а самими собою или кем-то другим, то, чем менее могущественным мы будем считать нашего творца, тем больше поверим в такую степень нашего несовершенства, которая постоянно ведет нас к ошибкам.
Декарт радикально усиливает сомнение. Ведь мы не можем быть уверены даже в том, что ум мыслит адекватно реальности. Насколько мы можем быть уверены, что Бог вложил в нас законы познания мира, а не наши собственные фантазии? Не исключено, что больное сознание извратило законы мышления, и поэтому даже стройные математические системы лишь кажутся нам таковыми.
6. Мы располагаем свободой выбора (liberum arbitrium) для того, чтобы не соглашаться с сомнительными вещами и таким образом избегать заблуждения
Но кто бы нас ни сотворил и как бы ни был он могуществен или коварен, мы тем не менее ощущаем в себе свободу неизменно воздерживаться от веры в то, что не полностью исследовано и не вполне достоверно, и таким образом остерегаться какого бы то ни было заблуждения.
Однако человек всегда может свободно самоопределиться к знанию — либо поверить, либо проигнорировать, либо поставить под сомнение и искать истину самостоятельно. Поэтому, даже если собственные чувства и ум его обманывают, все равно у него остается возможность искать истину.
7. Мы не можем сомневаться в том, что, пока мы сомневаемся, мы существуем: это — первое, что мы познаем в ходе философствования
Итак, отбросив все то, относительно чего мы можем каким-то образом сомневаться, и, более того, воображая все эти вещи ложными, мы с легкостью предполагаем, что никакого Бога нет и нет ни неба, ни каких-либо тел, что сами мы не имеем ни рук, ни ног, ни какого бы то ни было тела; однако не может быть, чтобы в силу всего этого мы, думающие таким образом, были ничем: ведь полагать, что мыслящая вещь в то самое время, как она мыслит, не существует, будет явным противоречием. А посему положение
Методическое сомнение позволяет выявить самоочевидное: то, в чем невозможно усомниться. Например, невозможно усомниться в том, что я сомневаюсь. Сомнение — это самоочевидный феномен сознания. На современном философском языке мы бы назвали его феноменологической самоочевидностью. Таким образом, даже если я поставлю под сомнение все, что только можно: и мир, и Бога, и свое тело, несомненным будет то, что я сомневаюсь.
Положение Декарта «мыслю, следовательно, существую» следует понимать не как логический вывод: «если… то…», а как феноменологическую очевидность — мыслю и обнаруживаю в этом очевидность существования.
8. Из этого мы познаем различие между душой и телом, или между вещью мыслящей и телесной
Это — наилучший путь к познанию природы ума и его отличия от тела. Ведь, исследуя, кто мы такие, предполагающие все отличное от нас ложным, мы в высшей степени ясно усматриваем, что к нашей природе не имеет отношения ни какая-либо протяженность, ни какая бы то ни было фигура, ни перемещение в пространстве, ни что-либо иное подобное, являющееся свойством тела, но ей причастно одно лишь мышление, познаваемое нами поэтому прежде и достовернее, чем какая бы то ни было телесная вещь: ведь наше мышление мы уже восприняли, а по поводу всего остального продолжаем сомневаться.