Сомневайся во всем

Но это сомнение должно быть ограничено лишь областью созерцания истины. Ибо что касается жизненной практики, то, поскольку зачастую мы должны действовать прежде, чем избавиться от сомнений, мы нередко бываем вынуждены усвоить то, что является всего лишь правдоподобным, а иногда и просто выбрать одно из двух, если ни одно из них не представляется более правдоподобным, чем другое.

Методическое сомнение — это метод философии, поэтому оно не должно мешать нам в обычной жизни действовать и принимать ответственные решения. Однако обыденное сознание руководствуется правдоподобием, а не истиной. Поэтому необходимо найти первичные достоверные предпосылки, которые в дальнейшем дадут понимание жизни и позволят поступать, исходя из мудрости, а не обыденного сознания.

4. Почему мы можем сомневаться в чувственных вещах

Итак, теперь, когда мы настойчиво стремимся лишь к познанию истины, мы прежде всего усомнимся в том, существуют ли какие-либо чувственные или доступные воображению вещи: во-первых, потому, что мы замечаем, что чувства иногда заблуждаются, а благоразумие требует никогда не доверять слишком тому, что хоть однажды нас обмануло; затем, потому, что нам каждодневно представляется во сне, будто мы чувствуем или воображаем бесчисленные вещи, коих никогда не существовало, а тому, кто из-за этого впадает в сомнение, не даны никакие признаки, с помощью которых он мог бы достоверно отличить состояние сна от бодрствования.

Декарт — человек новой эпохи, которая связана с изменением картины мира и отношения человека к жизни. Ни в античности, ни в средневековье не возникало даже идеи усомниться в реальности мира. Сократ ставил под сомнение повседневные мнения людей, но не сам окружающий мир. Античные скептики, которые подобно Декарту ставили под сомнение достоверность познания через органы ощущений, в действительности сомневались только в человеческих суждениях о мире, но не в том, что их жизнь — это жизнь в реальном мире. Декарт ставит под сомнение именно само существование чувственно воспринимаемых вещей. Эта позиция была бы совершенно непонятна его предшественникам.

Античный человек мыслил себя как часть целого космоса или мирового разума, пронизывающего космос. Чувственно воспринимаемая реальность — это и есть подлинный мир, и никакого внутреннего мира сознания (который будем в дальнейшем называть субъективностью) античный человек не представлял. По этой же причине он считал, что и умопостигаемые вещи существуют объективно, образуя либо мир идей Платона, либо логос Гераклита и стоиков. Однако человек эпохи Нового времени, которой принадлежал Декарт, стал выделять внутренний мир собственного сознания — субъективность. Умопостигаемые сущности, которые для античного человека существовали сами по себе, для новоевропейского человека стали просто идеями или абстрактными смыслами внутри его ума.

Это обстоятельство радикально изменило понимание реальности вещей, данных в органах ощущений. Для античного человека чувственно воспринимаемая вещь и есть реальная вещь как таковая, которую он воспринимает непосредственно. Для человека Нового времени воспринимаемая органами ощущений вещь воспроизводится в виде образа внутри сознания человека. Иначе говоря, она не дана в восприятии сама по себе, но лишь отражается внутри сознания. Но можем ли мы быть уверены, что она отражается правильно? Может быть, источник образов внутри нашего сознания совсем иной, а чувственно воспринимаемых вещей и не существует вовсе?

Новое понимание познания как отражения реальных вещей в сознании стало новой общекультурной установкой и не было специально придумано философами. Декарт, как представитель эпохи Нового времени, принимает ее по умолчанию, но сталкивается с тем, что она порождает в теории познания трудности принципиального характера. Если мы считаем, что весь мир дан нам как отражение в нашем сознании, то как нам убедиться, что он действительно таков, каким мы его воспринимаем?

Для Декарта было жизненно важно убедиться: дело его жизни — философское и научное познание — не пустая игра воображения, а обретение подлинного знания и мудрости. Поэтому его цель не в том, чтобы во всем посеять сомнение, а в том, чтобы обосновать как реальность мира, так и адекватность научного познания вещей. Сомнение — лишь философский инструмент, который должен привести нас к надежным основаниям всякого знания.

5. Почему мы сомневаемся даже в математических доказательствах