Сомнительная версия (Повести и рассказы)

Как картинка из книжки старинной,
Услаждавшей мои вечера,
Изумрудные эти равнины
И раскидистых пальм веера.
И каналы, каналы, каналы,
Что несутся вдоль глинистых стен,
Орошая Дамьетские скалы
Розоватыми брызгами пен.
Вот каким ты увидишь Египет
В час божественный трижды, когда
Солнцем день человеческий выпит
И, колдуя, дымится вода…

«Все же положим направо, — решил он. — Не такая уж редкость. Да и поговаривают, что скоро должны переиздавать».

Он разобрал книги. Далее шла целая кипа альманахов: «Круг», «Дом искусств», «Записки Мечтателей», «Писатели о себе и о творчестве», «Стрелец», «Летучий Альманах»…

«Неужели старушенции согласятся все это мне продать? — обмирало у него сердце, и зло стучал пульс у левого виска, подергивало тиком веко. Дудин бросал частые взгляды в сторону двери на кухню: оттуда слышались звякание посуды и приглушенный старческий говор. — А собственно, почему бы и нет? — размышлял он. — Зачем им все это, в конце концов, нужно? Пусть оставят себе кроме ботанических катехизисов сотни две, три художественных книг. Вон у них два шкафа с собраниями сочинений. Пусть перечитывают на досуге классиков. Классики наводят на тихие, благочестивые мысли и успокаивают, как валерианка. А поэзия, особенно поэзия двадцатых годов, вредна в старческом возрасте. От нее может подняться у бабушек артериальное давление… Я должен позаботиться между делом об их здоровье… В крайнем случае, если уж потянет на поэзию, пусть себе перечитывают Фета. Его элегии так миротворны…»

В комнату прошаркала Ольга Дмитриевна. Дудин встрепенулся от задумчивости и нервнически обернулся на звуки ее шагов. Уши его горели, лицо было покрыто пунцовыми пятнами, но причиной тому было не сентиментальное смущение, что она догадается о его мыслях, хотя на всякий случай он прятал от нее свои блестящие больные глаза, а уже рисовавшаяся в его воображении картина, как он ставит все, отобранное им, на полки своей библиотеки. Те книги, что лежали сейчас перед ним, мысленно он уже успел присвоить себе, успел в чем-то с ними породниться, точно они изъявили к тому покорность от его трепетных прикосновений. А вот теперь чья-то чужая воля могла разрушить этот непрочный союз. Даже сама возможность услышать сейчас отказ продать ему что-то была для него нестерпимо мучительна, острое чувство ревности переполняло его.

— Ну что, нашли что-нибудь интересное? — спросила Ольга Дмитриевна. В ее голосе Дудину почудилась недвусмысленная ирония.

— Да как вам сказать… — проговорил он с нарочитой вялостью в голосе. — Меня ведь каким-нибудь пустяком не удивить. То есть для иного, может, и не пустяк. Может, покажется ценностью. А для меня как для коллекционера… — Он пожевал губами и состроил довольно-таки кислую мину. — Большая часть из всего этого уже переиздана. Да-да… — Он чихнул и, сделав извиняющийся жест, бросил в сторону книжного шкафа уничижительный взгляд.

По выражению его лица можно было ожидать, что он сейчас бросит реплику: «Старье да пыль! Рискую здоровьем ради окаянной старости. Но что делать, жить как-то надо… Такой уж я человек, сам себя не жалею».

— Кое-что я тут для себя отобрал, с вашего позволения, — проронил вполголоса Дудин, отводя глаза. — Правда, состояние сборников оставляет желать лучшего: корешки порастрепались, да и страницы кой-где исчерканы карандашом… Разумеется, кое-кому это покажется даже удобным, не надо читать лишнее. Выделена, так сказать, квинтэссенция… Но я привык доходить до всего своим умом. Я недоверчив к чужому вкусу. Пусть некоторые сочтут это причудой коллекционера, но для меня сохранность книги, может быть, дороже содержания… — Тут он стал распространяться о том, что некоторые не берегут книг, относятся к ним кое-как, а лишь дойдет дело до продажи, так заламывают несуразные цены… — Мы, коллекционеры, — разглагольствовал он, с тщательностью просматривая еще раз отобранные стопки, — доносим книгу в сохранности до будущих поколений. Именно благодаря нам многие книги сохранились до сегодняшнего дня. Откапываешь их порой в самых неожиданных местах — среди макулатуры, на запыленных чердаках, в отсыревших, покрытых плесенью подвалах… Неделями подклеиваешь, реставрируешь, переплетаешь, — ворковал он.

Потом Дудин стал рассказывать об авторах некоторых сборников, о вычитанных где-то подробностях интимной жизни писателей и поэтов, желая показать свою осведомленность в литературе, выгодно обнаружить широту эрудиции. Важно было произвести впечатление подлинного ценителя, чтобы, когда дело дойдет до торгов, его мнение знатока и названная цена не вызывали ни малейшего сомнения. Он получал двойное удовольствие, когда удавалось купить хорошую книгу по умеренной цене.