Сомнительная версия (Повести и рассказы)

Он установил в коровнике динамик и запускал музыку через сеть во время кормежки — «чтоб у буренок выработался питательный рефлекс». Доярки и заведующая фермой относились к нему со снисхождением, считали, что хоть голова у мужика и непутевая, но руки золотые. Изоржавевший транспортер кормораздатчика, который стоял уже больше года без дела из-за поломки, Марей наладил в две недели, переоборудовал таль и бадью на роликах для подвозки комбикорма, а потом ударился в запой, захлестнула его окаянная страсть. Дней через пять он пришел в себя, явился на ферму и принялся снова что-то чинить, ремонтировал автопоилки, но за лопату почти не брался, игнорировал прямую обязанность. Запои объяснял тем, что «над ним довлеет знак судьбы» и не в его силах переиначить себя.

— Поговорим об алкоголиках, — разглагольствовал он в подсобке перед доярками и истопником кочегарки. — Передается эта зараза по родословной или нет? Существуют, между прочим, противоречивые мнения. Но современная наука толкует в мое оправдание. Биологический факт! Ничего не попишешь. А участковому инспектору, товарищу Кочкину, надо читать журнал «Наука и жизнь», там частенько пишут про наследственность. Знает он, к примеру, кто в нашей деревне от кого произошел? Постиг родословную, прежде чем корить запойного человека? Вот Василий Косой — отправили его на перевоспитание в ЛТП, а он на проверку по корням происхождения не то князь, не то имеет предков из Гостиного двора. Прабабка прижила деда евонного, когда трудилась в кухарках у одной фамилии в Архангельске. Предок блудничал да бражничал, видать, немало, а на Ваське Косом через столько лет по наследственной отозвалось. В чем его вина? Гена окаянная в крови бродит, а ни штрафами ведь, ни принудиловкой ее не вытравишь! Природа!

— А у тебя кто были предки, Мареюшка? — подначивали его бабоньки.

— Об этом история другая, но дед мой кормщиком был, водил ладьи и под норвежский берег, и к алеутам…

…Переломным моментом в жизни Марея послужила встреча с Федоскиным, смотрителем Воронова маяка — огромной старой башни на берегу Белого моря в тридцати километрах от Чигры. Проникся ли Егор Федоскин участием к Марею, жалостью ли к его жене Анисье (которая одна, в сущности, тянула на себе заботу о хозяйстве, о пропитании двух сыновей, неоднократно выгоняла незадачливого мужа из дома, и тогда он укрывался на дальних тонях у рыбаков по целым неделям) — однако взял его к себе Федоскин зарядчиком аккумуляторных батарей на место уволившегося помощника. Заключил Марей договор на три года в военизированной части в Архангельске по его рекомендации.

Отдаленность от магазинов, изоляция от соблазнов и охочих на выпивку друзей-товарищей вынуждала к трезвому образу жизни и некоей созерцательности существования, бедного на внешнюю событийность. Рядом с маяком множество рыбных озер, зимой в тундре можно ставить капканы на лисицу и песца, силки на куроптей. Марей в свободное от вахты время охотился, рыбачил. Вскоре он заметно подтянулся, стал суше, изменился цвет лица. Но главное, под влиянием здорового образа жизни и терпеливой заботливости Федоскина, семья которого встретила Марея доверчивой приветливостью, в нем произошел некий внутренний сдвиг. И не помышлял о спиртном, аккуратно исполнял свою работу, возился допоздна в мастерской, усовершенствовал зарядное устройство для аккумуляторов. Иногда он подолгу сидел один-одинешенек на обрывистом берегу, глядел, погруженный в какие-то думы, на море, по временам напевая вполголоса унылые старинные поморские песни. Томила ли его тоска по деревне, по прежним дружкам, по шаболдной беззаботности и гулянкам — трудно сказать. Сам ведь пошел добровольно на это вынужденное отрешение от мира на пустынном берегу. Мог сбежать, сорваться отсюда в любой день и час — с его-то неспокойным, резким характером… Тогда пришлось бы маяться Федоскину без помощника до следующей весны.

Но Марей не сбежал. Он остался, отработал положенные по договору три года. Два последних вел по вечерам в своей комнатушке записи в ученических тетрадках. Может быть, это скупое фиксирование мелких происшествий, явлений природы, подмечаемых им повадок зверей, сколько и когда попадало в капканы — придавало многозначительность каждому прожитому дню, было своеобразной психологической защитой от ощущения времени, расплывавшегося в белых ночах и в наступающем затем полярном мраке. Он не отдавал себе ясного отчета, зачем вел этот странный дневник. Начал писать — и продолжал, находя в этом занятии тайное удовлетворение. Со временем потребность запечатлевать приметы прошедшего дня перешла в привычку, и, уже вернувшись в деревню, Марей делал записи обо всем, что казалось значительным. Была у него заведена для этого специальная амбарная книга, которую выпросил у знакомой продавщицы в райпо. На обложке, где стояло «КНИГА УЧЕТА», Марей крупно начертал рядом химическим карандашом: «ЖИЗНИ».

— Факты действительности! — пояснял он Федоскину. — Непреложная картина прошлого и настоящего.