…Когда грузовик, обогнув последние могилы, протарахтел мимо огромной уродливой надписи «N…», небо светлело. Этого не могло быть; здесь нет белых ночей; они не могли ехать так долго; по Милиным подсчетам, должно было пройти немногим более часа с того момента, когда «бьюик» отчалил от надписи «Harley…»
У гаишника, тормознувшего грузовик, были заспанные карие глаза. Он зевал.
— И куда ж это вы в такую рань?
Володин вид хорошо имитировал спящего, но что-то было не так, это знала Мила и знал гаишник. Она увидела чуть поодаль на дороге белые и желтые машины… и какое-то движение в кустах.
— Можно посмотреть, что у вас в кузове? А вы пока найдете документы на машину, — гаишник был так вежлив с ней…
Она протянула руку, чтобы достать пистолет у Володи из-под мышки… его тело было холодным. Как лед. И твердым, пластмассовым.
— На какой щеке слезинка? — спросил гаишник. Из-за деревьев выходили люди в форме — один… четверо… восемь… Мила выпрямилась; она уже с полминуты давила на газ, но тщетно; ничего не менялось…
— Выходите, — сказал гаишник, — по-моему, вашему другу плохо. Мы отвезем его в больницу.
Ее мужчина. Ее мальчик. Ее муж и сын. Нет, вы его не получите. Мне больше нечего терять. В этой жизни.
И тогда, резко выбросив правую руку вперед, она с усилием нажала на спусковой крючок, но выстрела уже не услышала.
Мгновением раньше взорвался автомат в руках у подбежавшего майора милиции, и, согнувшись пополам от невозможной боли в сердце, Мила почувствовала, что проваливается куда-то… умирает… просыпается…