Сон № 9

Когда двери лифта открылись, мы без единого слова бросились в послеполуденную людскую толпу. Солнечный день казался злобной шуткой. Я дошел до пятачка, где уличные фокусники сооружали из воздушных шариков крокодилов и жирафов, и, чтобы не разрыдаться, впился ногтями себе в руку.

Фильм заканчивается, зрители выходят из зала. Я остаюсь и смотрю титры. Ассистенты, дрессировщики, реквизиторы. Один за другим входят новые зрители. Я смотрю фильм снова, пока мозг не начинает плавиться.

Я отошел от фокусников с воздушными шариками и углубился в толпу. Костерил себя за то, что не уехал из Токио после знакомства с Морино. Раньше надо было думать.

Из фойе кинотеатра я звоню Аи и, едва она отвечает, тут же вешаю трубку. На кольцевой линии «Яманотэ» сажусь в подлодку и еду вместе с трутнями. Жаль, что я не трутень. Одна станция сменяется другой, одна сменяется другой, одна другой, и вскоре они начинают повторяться. Во мне столько страха, что я никогда в жизни не усну.

Кондуктор осторожно трясет меня за плечо. Просыпаюсь.

– Ты проехал по кругу шесть раз, парень, и я подумал, что пора тебя будить.

У него добрые глаза. Я завидую его сыну.

– Сейчас ночь или мы под землей?

– Без четверти одиннадцать ночи, вторник, пятое число. Знаешь, какой сейчас год?

– Ага.

– Тебе нужно домой, пока поезда еще ходят.

Да уж.

– Мне нужно на работу.

– Ты что, кладбищенский грабитель?

– Нет, я попроще… Спасибо, что разбудили.

– Всегда пожалуйста.

Кондуктор идет по вагону. Над сиденьями напротив, за кольцами поручней, – реклама компании, распространяющей сетевую рекламу. Из компьютерной микросхемы растет яблоня, на ветвях которой висят микросхемы-яблоки, а из них прорастают новые яблони, на ветвях которых висят новые микросхемы-яблоки. Яблоневый лес вырывается за пределы отведенного ему места, тянется вдоль стен вагона. Я и представить не мог, что мой мозг продолжает думать о диске Кодзуэ Ямая, но в эту секунду меня осеняет грандиозная мысль. Сна ни в одном глазу. Я знаю, что делать дальше.

Мои мысли далеко, но в «Нероне» думать не обязательно. Вхожу в пиццерию с последним ударом четверга, и Сатико кидает на меня таинственный взгляд – ей известно о моей размолвке с Аи, – но меня это почему-то не волнует. Думаю об Эйдзи Миякэ, который всего двадцать четыре часа назад сновал по этим трем квадратным метрам Токио и производил на свет пиццы. Счастливый, слепой и безмозглый идиот. Жаль, что я не мог его предупредить. Осушаю бутылочку гэнки[221], чтобы взбодриться, и принимаюсь за скопившиеся заказы.

– Ты принес мою девятку бубей, мэн? – спрашивает Дои.

Я и забыл.

– Нет. Завтра.

Дои поздравляет себя.

– Магия – это умение создавать совпадения, мэн. В этой жизни совпадения – единственное, на что можно положиться.

Ополаскиваю лицо, мою руки. Каждый раз, когда звонят в дверь, я боюсь, что это головорезы из банды Цуру. Каждый раз, когда звонит телефон, я боюсь, что Сатико или Томоми просунут трубку в окошечко и скажут: «Тебе звонят, Миякэ. Представиться не пожелали». Дои сегодня разговорчивее обычного – рассказывает, как потерял прежнюю работу. Он был ночным сторожем на многоэтажном кладбище, где прах умерших хранится в крошечных сотах-гробницах. Дои уволили за то, что он подменил запись буддистских заупокойных мантр музыкой по своему вкусу.

– Понимаешь, мэн, я тогда прикинул – что бы я выбрал, если бы меня заперли в погребальную урну на веки вечные: монахов, стенающих так, будто им прислали непомерный телефонный счет, или золотую эру рок-н-ролла? Тут и думать нечего, мэн! Как только я включил The Grateful Dead, там ощутимо изменилось настроение. К лучшему. Но… – Дои проводит указательным пальцем по горлу.

Я слышу его, но не вслушиваюсь. Его пицца выползает из печи. Я кладу ее в коробку, и он уезжает. По радио передают «I Heard It On the Grapevine»[222] – вкрадчивый, коварный напев. Сатико открывает окошечко.

– Тебе звонок на третьей линии – таинственная незнакомка!

– Аи?

– Не-е-ет.

– А кто?

– Говорит, что по личному делу. – Сатико перегибается через прилавок, нажимает кнопку висящего на кухонной стене телефона и протягивает мне трубку.

– Алло?

Молчание.

Мой голос срывается от страха:

– Я больше ничего вам не должен.

– Два часа ночи – это уже «доброе утро» или еще «добрый вечер», Эйдзи? Мне трудно решить.

Женщина средних лет, но не Мама-сан. Похоже, нервничает не меньше меня.

– Послушайте, кто вы?

– Это я, Эйдзи. Мама.

Я прислоняюсь к прилавку.

Томоми наблюдает за мной через щель в окошечке. Я закрываю дверцу.

– Э-э, неожиданно.

– Ты получил мои письма? Мой брат сказал, что переслал их тебе. И что ты теперь живешь в Токио.

– Да.

Да, я получил твои письма. Но лекарство, которое заживляет твои раны, заставляет кровоточить мои.

– Так… – Мы начинаем говорить одновременно.

– Сначала ты, – говорит она.

– Нет, сначала ты.

Она вздыхает:

– Один человек попросил меня выйти за него замуж.

А мне это интересно?

– Понятно. – (Томоми приоткрывает дверцы. Я их резко захлопываю. Хорошо бы прищемить нос этой стерве.) – Поздравляю.