– Вот мы и пришли. Если не знать, что это, сразу и не заметишь.
Ничем не примечательное многоэтажное здание, зажатое между соседними домами посолиднее. На первом этаже – ювелирный магазин, вход по приглашению. В конце короткого коридора – стальная дверь. Мари Сарасина указывает на латунную табличку:
– Это мы – «Юнона». Зевс превратил ее в лебедя. – (Ее пальцы танцуют по панели кодового замка.) – Или это был бык? – (За нами наблюдает видеокамера.) – Да, драконовские меры, но среди наших клиентов есть кинозвезды и прочие знаменитости. Вы не поверите… – Мари Сарасина возводит глаза к небу, – эти ушлые папарацци на все готовы, только бы хоть на минуту пробраться внутрь. Ваш отец стал серьезнее относиться к безопасности после того, как один репортер, выдав себя за инспектора из министерства здравоохранения, попытался ознакомиться с досье наших клиентов. Шакалы, а не люди. Пиявки. У него было фальшивое удостоверение, визитная карточка и все такое. Госпожа Като, адвокат вашего отца, как и следовало ожидать, ловко разделалась с ними на суде – хотя, надо сказать, она сейчас не в фаворе. Полагаю, это из-за вас.
Приходит лифт. Мари Сарасина нажимает кнопку «9».
– Комната с видом[218]. – Она ободряюще улыбается. – Волнуетесь?
Я киваю, опустошенный нервным возбуждением:
– Немного.
Она смахивает с рукава пух, переводит дух, говорит сценическим шепотом:
– Вполне естественно. Ваш отец волнуется в три раза больше. Успокойтесь.
Двери открываются в сверкающий белизной холл, украшенный букетами лилий. Ароматизированный антисептик. Диваны с обивкой в мелкую полоску, столики со стеклянными столешницами, панно с вышитыми лебедями на безымянной реке. Стены плавно переходят в потолок, покрытый завитками, изящными, как изгибы ушной раковины. Шорох кондиционера смешивается со звуками кельтской арфы. Госпожа Сарасина тычет пальцем в интерком у себя на столе:
– Доктор Цукияма? Поздравляю, у вас сын! – Она демонстрирует безупречные зубы. – Послать его к вам?
Я слышу срывающийся голос. Мари Сарасина смеется:
– Хорошо, доктор. Он сейчас подойдет.
Она усаживается за компьютер и указывает на стальную дверь:
– Входите, Эйдзи. Ваш отец ждет.
Я двигаюсь, но время замирает на паузе.
– Спасибо, – киваю ей.
Выражение ее лица говорит: «Не стоит благодарности». Всего лишь одна дверь – вперед! Я поворачиваю ручку – помещение за стеной загерметизировано. Дверь отворяется со звуком поцелуя.
Мне заламывают руки за спину, впечатывают в стену, пинком подбивают ноги, и грудная клетка прижимается к холодному полу. Одна пара рук меня обыскивает, другая – выворачивает мне суставы под углом, на который они никак не рассчитаны, – боль бьет все рекорды. Снова якудза. Если бы у меня был нож, я бы себя пырнул – в наказание за собственную глупость. Ну вот опять! Я почти готов добровольно отдать диск, полученный от Кодзуэ Ямая, но пинок в поясницу выбивает из головы абсолютно все мысли. Меня переворачивают на спину и рывком ставят на ноги. Сначала мне кажется, что я попал на съемочную площадку медицинского сериала. Тележка с хирургическими инструментами, шкафчик с лекарствами, операционный стол. Края комнаты тонут в полумраке, там стоят десять или одиннадцать человек, лиц которых я не различаю. Пахнет жареными колбасками. Меня снимает видеокамера, мое изображение возникает на экране во всю стену. Два типа с телосложением олимпийских чемпионов по толканию ядра держат меня за руки. Камера наезжает и снимает мое лицо в разных ракурсах.
– Свет! – раздается старческий голос, и в глаза бьет белизна.
Меня протаскивают на несколько шагов вперед и усаживают на стул. Когда зрение возвращается, я вижу, что сижу за карточным столом. Здесь же Мама-сан и еще трое. На расстоянии вытянутой руки – стена дымчатого стекла. Щелчок интеркома, и комнату наполняет Глас Божий:
– Это жалкое создание – он и есть?
Мама-сан смотрит в дымчатое стекло:
– Да.
– Я и не думал, – говорит Бог, – что Морино докатился до такого.
Теперь я точно знаю, что влип.
– А кто мне звонил? – спрашиваю я Маму-сан.
– Актер. Чтобы избавить нас от труда посылать за тобой.
Растираю руки, пытаюсь вернуть их к жизни, рассматриваю троицу за карточным столом. По их позам и выражениям лиц ясно, что они здесь тоже не по своей воле. Блестящий от пота астматик, пухлый, как пончик; парень, который постоянно гримасничает, будто его хлещут по лицу; и тип постарше, некогда привлекательный, но от углов губ по щекам тянутся глубокие шрамы, застывшие в жутком подобии вечной улыбки. Господа Пончик, Кривляка и Зубоскал не отрывают глаз от стола.
– Сегодня мы собрались здесь, – изрекает Бог, – чтобы вы выплатили свои долги.
Я не могу обращаться к бесплотному голосу, поэтому обращаюсь к Маме-сан:
– Какие долги?
Бог отвечает первым:
– Огромный ущерб, нанесенный патинко «Плутон». Компенсация за потерянное торговое время в день открытия. Два «кадиллака». Возросшая стоимость страхования, расходы на уборку и прочие сопутствующие затраты. Пятьдесят четыре миллиона иен.
– Но этот ущерб причинил Морино.
– А вы, – говорит Мама-сан, – последние из его приспешников.