Сон № 9

– Знаю, знаю, любимая! Ты преувеличиваешь… ты… просто… любимая… да послушай же! Ты слушаешь? Спасибо. Мне пришлось остаться в офисе на всю ночь, потому что если поручить это дело подчиненным, они все испоганят, и я буду ночевать здесь неделями, разгребая бардак, что мне на фиг не нужно, и клиенту тоже, он просто свалит от нас к адвокатам покруче, и моя премия накроется, и чем мне тогда расплачиваться за вашего долбаного пони, с которого, собственно, вся эта хрень и началась?! Прекрати – прекрати, любимая – да, я знаю, что у всех ее подруг есть пони, но папаши ее подруг – судьи, у которых больше денег, чем в долбаной Швейцарии… По-твоему, мне нравится сидеть здесь всю ночь? По-твоему, мне нравится, когда… Что? Ах вот к чему весь этот разговор! Паранойя наносит ответный удар?! Опять? А ты никогда не задумывалась, любимая… Что? Ты шутишь?! Не может быть. Не верю. Скажи, что ты шутишь. Ах, так. Да уж, лучшей новости с утра не придумаешь. Частный детектив. Ну ты и дурочка! Конечно, частные детективы накопают тебе сколько угодно дерьма. Почему? Потому что им нужны постоянные клиенты! Все, у меня нет сил продолжать этот разговор. – (Хлопает дверца шкафа.) – Мне нужно работать. Компания сама собой не управляет. А если у тебя столько денег, что их не жалко тратить на подобные авантюры, то к чему вся эта спешка с продажей акций, доставшихся нам по наследству от старика? Да, и тебе хорошего дня. Любимая. – Он кладет трубку. – Прыгни с балкона, любимая.

Я набираю в грудь воздуха.

Он узнáет меня…

Он не узнáет меня, и я ему скажу…

Он не узнáет меня, и я ему не скажу…

Стучу. Пауза. Потом бодрое: «Войдите!» Узнаю отца по фотографии, полученной от Морино. Он, в халате, лежит на огромном диване.

– Разносчик пиццы! Ты подслушивал мой разговор?

– Я изо всех сил старался этого не делать.

– Пусть это будет тебе уроком.

– Извините, я…

– Запомни: пони в соломе держать дороже, чем шлюху в мехах.

– Вряд ли мне это когда-нибудь пригодится.

Отец усмехается – усмешкой того, кто всегда получает желаемое, – и жестом приглашает меня подойти. Из окна кабинета открывается великолепный вид на небоскребы, но у меня свой вид, и я впитываю его до последней капли. Слишком черные волосы. Ряды туфель в шкафу. Фотография на письменном столе: сводная сестра в наряде балетного лебедя. Движения рук. То, как он садится. Судя по всему, его тело в лучшей форме, чем его фирма, – вероятно, он часто посещает спортзал

– Ты не Онидзука и не Дои.

Нет, я сын твоей первой любовницы.

– Нет.

– Ну, – отец ждет ответа, – кто же ты?

– Повар.

– Ого! Значит, это ты готовишь мои чудесные «Камикадзе»?

– Только на этой неделе. Я там временно.

Он кивает на коробку с пиццей:

– А спорим, ты никогда не видел ничего похожего на мою «Камикадзе».

Я опускаю коробку на кофейный столик:

– Необычное сочетание.

– Необычное? Уникальное!

Пахнет духами и вином.

Отец улыбается и удивленно морщит лоб:

– Что с тобой?

Скажу сейчас или уйду навсегда.

Он усмехается:

– Похоже, твоя ночь была почти такой же долгой и утомительной, как моя.

Как же ты себя любишь.

– До свидания.

Притворное удивление пополам с обидой.

– А где я должен расписаться?

– Ой… Да, вот здесь, пожалуйста.

Отец небрежно расписывается на квитанции.

Мне очень хочется размозжить тебе голову твоим дурацким кубком за игру в гольф.

Хочется орать и, кажется, разрыдаться.

Хочется, чтобы ты знал. О последствиях, о надломе, о смерти. Хочется затащить тебя на морское дно между прибрежными скалами и камнем-китом.

– Эй, алё! – Отец машет рукой. – Я тебя спрашиваю! Дои на следующей неделе работает?

Я сглатываю, киваю и ухожу от этого человека, которого никогда больше не увижу. На пороге оглядываюсь. Он, закрыв глаза, вгрызается в черную массу.