Сон № 9

– А как я должен выражать свою преданность?

– Ты прямо совсем как твой старик. Такой же дотошный и осмотрительный. Так вот, преданность. Что там у нас? Давай-ка проведем этот день вместе. Сходим в боулинг. На выставку собак. Перекусим, повидаемся кое с кем из старых друзей. А в полночь доставим тебя домой.

– А в обмен…

– Ты получишь… – Он щелкает пальцами, и трубач подает ему еще одну папку. Морино просматривает содержимое. – Получишь отца. Имя, адрес, род занятий, резюме, биографические сведения, фотографии – цветные и черно-белые, – подробные телефонные и банковские счета, любимый гель для бритья. – Морино закрывает папку и улыбается. – Ты подаришь мне и моей семье несколько часов своего времени, и твои исторические поиски увенчаются триумфальным успехом. Что скажешь?

Снизу, из опустевшего зала патинко, доносится хруст стекла и жужжание электропривода защитных жалюзи. Памятуя о том, свидетелем чему я уже стал, я догадываюсь, что мое «нет» повлечет за собой последствия намного худшие, чем простой отказ отдать мне папку.

– Да.

Влажное касание, и в левую руку, чуть выше локтя, вонзается игла. Я ойкаю. Меня крепко держит второй трубач. Он приближает свою физиономию вплотную к моему лицу и широко раскрывает рот, будто хочет откусить мне нос. Затхлое дыхание. Я не успеваю отвернуться и вижу его пасть крупным планом. Обрубок языка. Бесформенный смешок. Все трубачи – немые. Шприц наполняется моей кровью. Ошарашенно смотрю на Морино: шприц в его руке тоже наполняется кровью.

Морино отчего-то удивляется моему удивлению.

– Нам нужны чернила.

– Чернила?

– Чтобы подписать договор. Я верю лишь тому, что написано на бумаге.

Шприцы наполнены, руку мне больше не держат. Морино выпускает содержимое шприцев в чашку и перемешивает кровь чайной ложечкой. Мне снова дезинфицируют место укола. Трубач кладет перед Морино лист бумаги и подает кисть для письма. Морино обмакивает кисть в чашку, глубоко вздыхает и изящными штрихами рисует иероглифы «Преданность», «Долг» и «Повиновение». «Мори». «Но». Поворачивает лист в мою сторону.

– Быстро, – приказывает он, и кажется, что его взгляд обрел дар речи. – Пока кровь не свернулась.

Я беру кисть, обмакиваю в чашку и пишу «Ми» и «Якэ». Красный уже сгустился до цвета навоза. Морино критическим взором следит за мной:

– Каллиграфия. Умирающее искусство.

– В школе нас учили писать чернилами.

Морино дует на бумагу, сворачивает ее трубочкой и засовывает в футляр. Такое впечатление, что все подготовлено заранее. Мама-сан откладывает спицы и прячет футляр в сумочку.

– Отец, – говорит она, – может, пора заняться серьезными делами?

Морино отставляет чашку с кровью и вытирает рот:

– Боулинг.

Со временем «Ксанаду», «Валгаллу» и «Нирвану» соединит торговый центр в цокольном этаже. Сейчас это мрачный тоннель, освещенный фонарями для дорожных работ и заваленный рулонами брезента, коробками облицовочной плитки, досками, листовым стеклом и преждевременно доставленными голыми манекенами, которые жмутся друг к дружке под дымчатой полиэтиленовой пленкой. Впереди с мегафоном в руке шествует Морино. Мама-сан идет следом за мной, а трубачи прикрывают тыл. Где-то над головой, в залитом солнцем реальном мире, Аи Имадзё играет Моцарта. Слова Морино звучат как голос самой тьмы:

– Наши предки строили храмы для своих богов. Мы строим универмаги. В юности я ездил с отцом в Италию. Мне до сих пор снятся те здания. Японии явно недостает мегаломании.

Здесь, внизу, промозгло и сыро. Чихаю. Горло постепенно распухает. Наконец мы поднимаемся по лестнице неработающего эскалатора. «Добро пожаловать в Валгаллу», – говорит Тор[105] с молнией в одной руке и шаром для боулинга в другой. Сквозь временную дверь в фанерной стене входим в непроглядную тьму, запечатанную от дневного света. Поначалу я совершенно ничего не вижу, даже пола. Только ощущаю пустоту вокруг. Ориентирами служат хвост дыма и янтарный огонек сигары Морино. Ангар? Вдали маячит свет. Кегельбан. Минуем одну дорожку за другой. Я сбиваюсь со счета. Тянутся минуты. Нет, это невозможно.

– На Якусиме ты боулингом не увлекался, а, Миякэ?

Иногда кажется, что его голос звучит издалека, иногда – что совсем близко.

– Нет, – отвечаю я.

– Боулинг помогает юнцам избежать многих неприятностей. Это безопаснее, чем падать с деревьев или тонуть в прибое. Однажды я играл в боулинг с твоим отцом. Твой папаша – сильный игрок. Хотя гольф ему дается лучше.

Я ему не верю, но все равно пытаюсь его прощупать:

– А на каком поле для гольфа вы играли?

Морино машет на меня сигарой – ее кончик летает, как светлячок.

– Нет-нет, до полуночи – ни крупицы. Таков уговор. А потом лопай подробности до отвала, лишь бы смог переварить.

И вот мы на месте. Тип в кожанке, Франкенштейн, Ящерица, Шербетка. Мама-сан усаживается и достает вязанье. Морино причмокивает губами:

– Нашим гостям удобно?