Сон №9

– Мальчик тасует первым,– говорит господин Цуру из-за дымчатого стекла.

Игроки смотрят на меня.

Я неловко, дрожащими руками тасую колоду. На экране руки, в несколько раз больше моих, делают то же самое. Девять раз, на счастье.

Господин Пончик вытирает руки о рубашку. Карты перелетают из одной его руки в другую с акробатической ловкостью.

Дергунок делает магический жест тремя пальцами и снимает только один раз.

Насмешник тасует карты аккуратными круговыми движениями.

Мама-сан подталкивает колоду к центру стола. С виду колода совершенно безобидна. Я смотрю на нее как на бомбу, бомба она и есть. Я жду взрыва, землетрясения, пальбы, криков «полиция!».

Слышно, как на гриле шипят сосиски.

Затаенное людское дыхание.

– Теперь сними верхнюю карту,– мягко напоминает голос Цуру.– Или охранник отрежет тебе веки, и ты никогда не сможешь ни закрыть глаза, ни моргнуть.

Я переворачиваю девятку бубей.

У господина Пончика вот-вот начнется приступ астмы, его дыхание становится все прерывистей. Он снимает трефового туза.

Дергунок нараспев три раза читает «Наму амида буцу» – он получил буддистское воспитание,– а потом молниеносно протягивает руку и срывает с колоды пикового туза.

– Спасибо,– говорит он.

Насмешник – самый невозмутимый из всех. Он спокойно переворачивает карту – семерка пик.

Снова моя очередь. У меня такое чувство, что Миякэ руководит Миякэ при помощи пульта дистанционного управления. Я смотрю на себя на экране. Моя рука увеличивается…

Узкая дверь в тонированном стекле распахивается, из нее, виляя хвостом, выбегает Лабрадор, чавкает сосиской и скользит по полированному мраморному полу.

– Верните ее! – кричит Цуру, его настоящий голос, идущий из дверного проема, подхвачен микрофонами и динамиками только наполовину.– Ей нельзя бегать на полный желудок! У нее чувствительное пищеварение!

Двум охранникам в конце концов удается увести собаку к хозяину.

– Мы,– бормочет Насмешник,– всего лишь полуфабрикаты к ужину этого старого козла.

Все взгляды вновь обращены на меня.

У себя под языком я нащупываю какое-то инородное тело.

Я открываю шестерку червей.

Лизнув руку, чувствую привкус соли и вижу крошечное черное насекомое.

Рука господина Пончика оставляет на сукне влажное пятно. Тройка бубей.

Насмешник вздыхает и открывает пятерку треф.

Вышли уже двенадцать карт из пятидесяти двух… из пятидесяти четырех, если считать двух джокеров.

Я смотрю на рубашку верхней карты, пытаясь раскрыть ее тайну, и на меня в упор смотрят два трапециевидных глаза. Я узнаю эти глаза.

Каково это, жить без половины своих органов?

Нет, Цуру никогда не позволит проигравшему уйти и рассказать все, ведь шрамы и впадины на его теле будут служить доказательством его слов. На молчание тех, кому повезет, можно положиться, но проигравшего ждет такой же конец, как сына Кодзуэ Ямаи.

Как я сюда попал?

Я смотрю на своего экранного двойника. Он тоже не знает ответа.

Мама-сан открывает рот, чтобы пригрозить мне…

Я переворачиваю карту и встречаюсь взглядом с черной дамой.

Комната раскачивается.

– Черт,– говорит Дергунок.– Я думал, парень вытянет эту стерву, а ему досталась ее сестра.

– Парень,– говорит Насмешник,– тоже так думал.

– О чем они говорят? Насмешник кивает на мой смертный приговор, что лежит на столе.

– Посмотри получше.

Это трефовая дама, а не пиковая. Трефовая.

Господин Пончик произносит:

– Мне нужен ингалятор.

Мама-сан кивает, и он вытаскивает ингалятор из кармана, запрокидывает голову, делает шумный вдох, задерживает дыхание и выдыхает. И открывает даму пик.

Все молчат.

Экранный двойник господина Пончика покрыт потом сильнее, чем человек, умирающий от чумы.

Что до меня – я весь дрожу, меня раздирают облегчение, и вина, и жалость.

Мама-сан прочищает горло:

– Ваша дама показала свое лицо, господин Цуру.

Динамики молчат.

– Господин Цуру? – Мама-сан, нахмурившись, смотрит в дымчатое стекло.– Ваша дама сказала свое слово.

Ответа нет.

Мама-сан перегибается через спинку стула и стучит по стеклу.

– Господин Цуру?

Один из охранников морщит нос:

– Что он там готовит?

– Другой охранник хмурит брови:

– На сосиски не похоже…

Охранник, что стоит ближе всех к дверце в стекле, толкает ее и заглядывает внутрь.

– Господин Цуру? – Его дыхание прерывается, как будто он получил удар в живот.– Господин Цуру! – Не сходя с места, он поворачивается и тупо смотрит на нас.

– Ну? – вопрошает Мама-сан.

Он двигает челюстью, но не может издать ни звука.

– В чем дело?

– Он сглатывает:

– Господин Цуру поджарил свое лицо на плите.

– Разворачивается безумие театральной импровизации.

Я могу только закрыть глаза.

– Господин Цуру, господин Цуру, господин Цуру! Вы меня слышите?

– Отдерите его голову от плиты!

– Выключите газ!

– У него губа пристала к решетке!

– «Скорую», «скорую», «скорую», кто-нибудь, вызовите…

– Черт! У него лопнул глаз!

– Уберите эту чертову собаку!

Кого-то громко рвет.

Собака радостно лает.

Мама-сан скребет по стеклу чем-то металлическим. Этот скрежет невыносим, и в комнате наступает тишина. Она абсолютно владеет собой – так, словно сама написала много лет назад эту сцену и с тех самых пор постоянно репетировала.