– Лиза, сейчас происходит то, чего я не в состоянии выдержать. Я никогда не верил в твой отъезд. Вот почему я спокойно выслушивал твои доводы. Но и теперь, когда происходит самое невыносимое и мы расстаемся, я знаю только одно – ты не права. Должен же быть какой-то выход. Я только чувствую, что тебе нельзя уезжать, нельзя уходить из моей жизни.
– И все-таки тебе придется смириться с моим отъездом, Майлз. Вот, смотри – у меня билет на самолет, Лондон – Калькутта.
Лиза открыла сумочку, достала красный авиабилет и показала его Майлзу, держа в поднятых руках.
– Когда ты летишь?
– Этого тебе лучше не знать, Майлз. Я тебя безнадежно люблю. Даже сильнее, чем раньше. И мне очень трудно расстаться с тобой. Сейчас, когда я вижу, что ты начинаешь верить в то, что я уезжаю, я тебя особенно люблю. Мы должны сохранить любовь, не опорочить ее, даже если мы ее и
– Любовь и смерть. Мне это представляется не столь романтичным, Лиза.
– Ничего романтичного тут нет. Это действительно смерть.
– Нет-нет. Ты слишком многим жертвуешь – ради меня с Дианой…
– Я жертвую не ради тебя с Дианой. Я приношу жертву своей любви. Эта любовь столь велика, что я не могу поступить по-другому.
– Не можешь пойти ни на какой компромисс?
– Ни на какой. Только если бы я встретила тебя первой, раньше Дианы, но это уже непоправимо.
– Господи, Господи, раньше, первой… Что же тут непоправимого, это вполне поправимо…
– Я сюда больше не вернусь.
– Мы с тобой еще встретимся.
– Не встретимся.
– Значит, ты едешь на родину Парвати…
– Я всегда хотела туда.
– Так это там ты будешь работать?
– Да. Я обо всем договорилась в Комитете защиты детей. Я еду в их Калькуттское отделение, а потом уже в какое-то конкретное место. Придется изучать хинди. Я буду очень занята.
– А я не буду занят. Я остаюсь здесь один со своим горем. Я буду тосковать по тебе.
– Ты будешь писать стихи. Поверь, Майлз, пойми меня и смирись.
– Я не могу писать. Твой отъезд тем более не вдохновит меня, а убьет.
– А твои боги, Майлз? Они тебя вознаградят.
– Они не вознаграждают за отказ от любви.
– Кто знает?
– Ты будешь мне писать?
– Нет.
Майлз протянул руку, погладил рукав ее плаща, сжал теплое запястье. Затем медленно притянул ее к себе. Она вяло повиновалась, только склонила голову ему на плечо. Проговорила, уткнувшись в пиджак:
– Я сделала ошибку, приехав сюда, Майлз, нельзя было мне у вас жить. Есть тайны, которые сами себя выдают.
– Я люблю тебя. Это была и моя тайна.
– Я заразила тебя любовью.
– Это не проказа, Лиза, хотя так же неизлечимо. Пожалей меня… – Он стал осыпать поцелуями ее лицо.
Лиза мягко отстранилась.
– Мы зря затеяли с тобой этот разговор, Майлз. Ты ведь постараешься утешить Диану, правда? Вот что требуется от тебя сейчас, этим ты и займешься. Ты должен поддержать Диану. Ее боль – совсем другая, чем наша. Уж я-то знаю.
– У тебя такой тон, будто ты приговариваешь нас к смерти.
– А теперь мне нужно идти. Я позову Диану.
– Нет, нет-нет, подожди, пожалуйста… Лиза, нам нужно многое сказать друг другу… Мы ни о чем не договорились… Я не знаю, где ты, что ты… Встретимся через несколько дней, за это время мы все обдумаем. Я не могу вот так отпустить тебя.
Лиза открыла дверь и позвала:
– Диана!
Диана медленно спустилась по лестнице. Она была тщательно, даже нарядно одета: голубой твидовый костюм, в ушах – серьги. Видно было, что она недавно плакала.
– Я уезжаю, Ди. Не сердись на меня. И не забудь навестить Бруно.
– Бруно тоже нужна ты, а не я, – натянуто произнесла Диана, глядя на сестру.
– И ты станешь нужна. Возьми его за руку и погладь, только с любовью…
– Хорошо-хорошо.
– Ди, ты не проводишь меня до метро? Нет, Майлз, ты оставайся дома. Диана меня проводит… Надень плащ, Ди, на улице дождик.
Лиза пошла к двери, и Диана медленно последовала за нею, не взглянув на Майлза. Он стоял на пороге гостиной и смотрел, как они уходят. В открытую дверь видна была улица, сияющая в голубой дымке дождя.
– До свидания, Майлз.
Дверь закрылась. Они ушли. Майлз вернулся в гостиную, опустился в кресло. Это не конец, сказал он себе. Теперь мне нужно просто все обдумать. Проснувшаяся в нем надежда заглушила боль. Он взглянул в окно на мокрый сад, на светло моросящий дождик. Она не сказала, где она будет жить, но он найдет ее. Возможно, это известно Диане. Да и в любом случае можно даже полететь в Калькутту. Она же не умерла, она не ушла навеки. Нет-нет, думал он, я не смирюсь, не приму ее смертного приговора.
Глава XXVI
Бруно спал. Огромная голова, которая из-за косматой бороды казалась еще крупнее, неудобно свесилась набок, рот был открыт, нижняя губа влажно блестела среди тусклых седых волос. Он глубоко, прерывисто дышал. Темные пятнистые руки с опухшими суставами подрагивали, пальцы нервно теребили светло-желтое покрывало. Может, ему снится что-нибудь, подумала Диана.