Сон дядюшки Фрейда

Я попятилась. Рассказывая о себе, Лика обронила фразу: «Спасибо, Борис Валентинович в Казалини меня не отправил, оставил здесь жить». Мои ноги сами собой побежали по узкой тропинке назад к перекрестку. Казалини – местное кладбище, оно напоминает погост, на котором находят последний приют преступники. В СССР не существовало моратория на смертную казнь, после исполнения приговора тела расстрелянных родственникам не выдавали, их хоронили в общих могилах, на которых просто ставили табличку с номером. Сейчас я увидела несколько холмиков, поросших травой, и один песчаный, свежий. Вероятно, там лежат останки бывших подопечных Эпохова. Моя группа только приехала сюда, наших предшественников умертвили недавно, их последний приют засыпан, но не успел покрыться растительностью. Борис говорил, что контракт с родственниками подписывается на три года, потом семья перестает оплачивать содержание узника.

Я остановилась и сделала пару судорожных вдохов. А еще тюремщик сообщил, что к нему попадают люди исключительно из богатых, знаменитых, чиновных фамилий. Наверное, когда истекает трехлетний срок, садист сообщает родне:

– Ваша дочь (жена, муж, сын, брат, сестра) исправилась, стала другим человеком и готова вернуться в отчий дом.

А теперь вопрос: вы примете с распростертыми объятиями такую, как Лика? Девушку, которая пыталась сжечь всех близких в бане? Поверите в то, что она более никогда не покусится на чужую жизнь? Думаю, девять людей из десяти отвечают Борису: «Не желаем иметь дела с дрянью». И что? Эпохов спокойно отпустит заключенную? Она же может рассказать, где провела несколько лет, устроить скандал в прессе, доставить и профессору, и своим чиновным знаменитым родичам очень много проблем. Да, большинство бывших заключенных, опасаясь, что известие о совершенном им преступлении выплывет из тьмы, крепко прикусит язык. Но хватит одного болтливого языка, чтобы нажить кучу неприятностей. Наверное, Эпохов, узнав, что семья не желает общаться с паршивой овцой, говорит:

– Хорошо. Я решу проблему. Раскаявшаяся особа вас никогда не побеспокоит, отправлю ее в монастырь в Тибет.

Из Волчьей пасти никто не уезжает, преступники находятся здесь три года, а потом Эпохов их убивает. В живых остаются лишь те, кто по какой-то причине понравился боссу, и они прекрасно знают: в любой момент настроение капризного шефа может измениться, и тогда их отправят в Казалини.

Я неслась назад по дорожке. Почему срок заключения ограничен тремя годами? В принципе, Борис может держать подонков десятилетиями, родственники будут исправно оплачивать счета, по поводу денег за свои услуги профессору нечего волноваться. Если кто-то обманет Эпохова, он может сделать так, что о семейной тайне узнает пресса. Так почему только тысяча сто дней пребывания? Зачем часто менять контингент? Отчего сюда людей завозят группами?

Я долетела до перекрестка аллей, так и не найдя ответа ни на один вопрос, и поняла, почему очутилась на кладбище. Мне следовало повернуть налево, а я поспешила направо. Надо исправить ошибку, пока незнакомая Полина не нажаловалась шефу.

* * *

– На коленях ползла? – сурово осведомилась круглолицая женщина в синем халате. – Или по лесу шлялась?

– Простите, – пролепетала я, – запуталась, направилась не туда. Только вчера приехала.

– Захлопни рот, – оборвала меня фермерша. – Будешь ухаживать за мини-пигами. Если хоть одно животное заболеет, не завидую тебе. Свинки дорогие, они приносят приплод, его продают. Босс зверье любит, прямо обожает поросят.

Я потупилась У Гитлера была овчарка, говорят, фюрер испытывал к ней самые нежные чувства. Некоторые люди спокойно придушат несколько человек, а потом спешат налить своей кошечке кефирчик в блюдце. Хотя отрадно слышать, что Эпохов способен испытывать привязанность, мне он показался монстром, на котором клейма ставить негде.

– Иди сюда, – приказала Полина и втолкнула меня в просторный загон, где бегало целое стадо очаровательных хрюшек. – Постой тут, сейчас корм принесу. Эй, эй, не толкайтесь, ребята. Вон вас сколько развелось. Завтра половину в зоомагазин отправлю, пора продавать пигов.

Фермерша скрылась в небольшом сарайчике, я вытащила из-под хламиды Роджера.

– Полиция ушла. Дорогой, теперь не тупи, действуй оперативно, я побегу, а ты за мной. Роджи, рядом!

Последние слова я произнесла, выскакивая из загона и предусмотрительно не закрыв за собой дверцу. Стая свинок поспешила на выход и разбрелась по двору, а умный поросенок Кудрявцевой последовал за мной.

– Помогите! – закричала я и понеслась по тропинке назад к пересечению аллей. – Он нападает! Боюсь!

– Куда? Дура, – послышалось за спиной, – в катакомбы захотела?

Но я не остановилась, домчалась до нужной точки, перевела дух, схватила Роджера, донесла его до площадки у входа в особняк. поставила его на лапы и, сказав: «Милый, не отставай», кинулась к двери с воплем:

– Откройте! Оно сзади! Помогите! Спасите.

– Эй, чего визжишь? – спросил Павел, распахивая створку.

Я влетела в холл, обвалилась на пол, закрыла глаза и прошептала: